— Спасибо. А вы как же? — удивился Михаил Владимирович.

— Я не переболел ангиной, я вот воротник подниму, идтинедолго.

Они вышли на Тверскую-Ямскую. Мимо них промчалось нескольковоенных грузовиков. За ними бежала толпа вооружённых солдат. Грохотали сапоги,тряслись на плечах винтовки со штыками. Когда стих рёв моторов и топот ног,стали слышны гулкие раскаты, совсем близко, со стороны Красной площади.

— Это что? Гроза? — спросил профессор. — Разве бывают грозыв конце октября? Вам не кажется, что-то происходит? Смотрите, вон броневикиедут, и все туда, к Кремлю.

— Пойдёмте скорей домой, — сказал Агапкин и взял его под руку,— не знаю, что происходит, но на улице небезопасно.

Дальше шли молча. В подъезде было темно и холодно. Лифтдавно не работал.

— Федор, вы имели в виду кого-то конкретно, когда сказали одальновидных и сильных людях, — вдруг спросил профессор. — Кто-то обращался квам с предложениями?

— Ко мне? Ну что вы! Если бы и обратились, то к вам.

Они вошли в тёмную тихую квартиру. Света не было.

— Хочется горячего чаю, — прошептал профессор, — но всеспят. Жаль будить.

— Я согрею воду на примусе, — предложил Агапкин.

— Не уверен, что остался керосин.

— Есть. Я вчера достал пару бутылей. Идёмте на кухню, тамтепло.

— Кажется, везде одинаково холодно. А ведь скоро ноябрь,начнутся морозы. Интересно, топить будут? Послушайте. Опять там грохочет. Этоведь никакой не гром, это пушки.

— Вероятно, да. Не стоит сегодня Андрюше ходить в гимназию,а Тане на курсы.

— Не стоит, — эхом отозвался профессор и слегка вздрогнул оточередного раската.

Огонёк примуса весело запрыгал, Агапкин достал из буфетасахар, две ржаные лепёшки.

— Михаил Владимирович, я хотел вас спросить. Как вы думаете,почему все три мои крысы погибли, а выжила только та, четвёртая, которой вывлили препарат? Это ведь был тот же раствор, из одной склянки. Что я сделал нетак?

— Вы испугались червя, — профессор улыбнулся и покачалголовой, — или он вас испугался. Ко мне они привыкли, а с вами встретилисьвпервые.

— Странно, — Агапкин нахмурился, — у вас нет другихобъяснений?

— Нет. И пока не может быть. Мои тоже не все выживали. Какаяразница, кто вводит препарат? Всё зависит от организма самого животного.Нравится он паразиту или не нравится. В этом дело. Смотрите, вода закипела.

Агапкин заварил свежий чай. От очередного раската вздрогнули чуть не ошпарил руки.

— Я всё пытаюсь проследить историю нашей твари, — продолжалпрофессор, — знаете, этот дом напротив очень старый, он был построен в концевосемнадцатого века, уцелел при пожаре 1812 года. Когда-то в нём обиталстранный человек, Никита Семёнович Короб. Этнограф, историк, путешественник.Дважды он предпринял длительные экспедиции на восточную окраину России, вВуду-Шамбальские степи. Он вёл там раскопки на развалинах святилища древнегобожества Сонорха, Хозяина времени. Существует миф, что жрецы Сонорха жили подвести, триста лет. Во время второй экспедиции Коробу удалось раскопать древнеезахоронение. Кажется, никаких кладов, золота, драгоценных камней он не нашёл.Только черепки и кости.

Профессор говорил, как будто старался заглушить звукивыстрелов своим быстрым свистящим шёпотом. Агапкин заёрзал на стуле.

— Вот оно что. А я всё удивлялся, зачем вам старые книжкикакого-то Никиты Короба?

— Заметили у меня на столе? — хитро улыбнулся профессор.

— Да, случайно, — Агапкин слегка покраснел. — Вы думаете, ончто-то привёз в Москву?

— Возможно. Впрочем, в книжках своих он об этом не сказал нислова. Вскоре после второй экспедиции Короб умер.

— Значит, среди хлама, который выкинула из подвала мадамКотти, могли быть какие-то древние останки?

— Могли, — кивнул профессор, — когда я стажировался вГермании, в университетскую клинику попало несколько рабочих с археологическихраскопок. Они были заражены неизвестным паразитом. Такое случается иногда. Я жеговорил вам, что жизнеспособных цист находят в останках мамонтов. Впрочем,хранились в подвале древние сокровища Короба или нет, теперь уже неважно. МадамКотти все выкинула.

— А жрецы? — чуть слышно пробормотал Агапкин. — Куда ониделись?

— Вы хотите найти их? Федор, вам не кажется, что нас с вамизаносит в какие-то метафизические дебри? Скоро блюдечко станем крутить, какгосподин Бубликов.

Совсем близко, за окном зазвучали крики, топот. Шарахнулонесколько выстрелов. В кухне появилась Таня.

— Папа, Федор Фёдорович, вы уже дома, какое счастье. Сама непонимаю, как уснула в эту ночь.

— Танечка, сядьте, я вам чаю налью, — сказал Агапкин.

— Да, спасибо. Поздно вечером, пока вы были в госпитале,пришёл Павел, он забежал всего на пару минут.

— Он вернулся из Быхова? — спросил профессор.

— Ну, да, да, в Петрограде большевики захватили телеграф,телефонную станцию, вокзалы, мосты. Они уже взяли Зимний, арестовали Временноеправительство. Петроград весь большевистский. Сейчас они заняли Кремль,захватили оружейный арсенал. Их штаб на Скобелевской площади. Наш — вАлександровском училище, на Знаменке. Москва пока держится. Москву защищают.

— Кто? — тихо спросил Агапкин.

— Юнкера, — ответила Таня.

— Юнкера — дети, — сказал Михаил Владимирович, — кто тамещё?

— Отряд прапорщиков, женский выпуск училища, восемнадцатьбарышень. Студенты, гимназисты старших классов, учителя, актёры. Взрослыхпрофессиональных военных совсем мало. Павел там, из училища они должны пойти кКремлю и к Скобелевской площади. Наверное, уже пошли. Слышите, стреляют, совсемблизко.

Михаил Владимирович вдруг встал, поцеловал Таню в лоб ивышел из кухни.

— Папа, куда ты?

— Михаил Владимирович!

Они оба, Агапкин и Таня, бросились за ним. Он зашёл вкабинет, достал из ящика свой револьвер, коробку с патронами.

— Папочка, не надо, пожалуйста!

— Михаил Владимирович, я не пущу вас, вы плохо стреляете,какой в этом смысл? Вы большой учёный, вы нужны России. Вы отец, скоро станетедедом. Я сам пойду, вам нельзя рисковать!