Из детской прибежал сонный испуганный Андрюша в ночнойрубашке. Агапкин крепко держал Михаила Владимировича за руку. Таня стояла вдверном проёме.

— Федор, пустите руку. Танечка, дай мне пройти. Я не могу сидетьдома. Я не могу больше. Поймите меня, простите. Танечка, прошу тебя, отойди.

Андрюша, не сказав ни слова, побежал назад, в детскую, ичерез минуту вернулся, полностью одетый, в гимназической форме.

— Папа, я иду с тобой.

— Нет. Ты останешься дома, с Таней. Федор, вы, если желаете,идёмте вместе. У вас есть оружие?

Пистолет, отнятый когда-то у поэта Сысоева, лежал у него вкармане. Агапкин ещё в августе достал к нему коробку патронов и в последние днис ним не расставался.

— Да, Михаил Владимирович. У меня есть оружие. Но я пойдуодин. Вы слишком взволнованы сейчас. Ваши несколько револьверных выстреловбольшевиков не победят, а дети могут остаться без отца. Мало шансов даже дойтидо Александровского училища. Слышите, что там творится?

Правда, пальба велась совсем близко, под окнами. Казалось,дрожат стены.

— Федор, возьмите оружие и идёмте, — сказал профессор, —Андрюша, ты остаёшься с сестрой. Заприте дверь, не подходите к окнам.

Таня уже не стояла в проёме. Она отступила, прижалась спинойк стене. Михаил Владимирович поцеловал и перекрестил её, Андрюшу и, неоглядываясь, быстро вышел вместе с Агапкиным.

Гамбург, 2006

— Погода отвратительная, вы устали, я, честно говоря, тоже.Вряд ли стоит сегодня смотреть город. Если захотите, сможете сюда приехать наближайшие выходные. Кстати, как вы любите отдыхать?

— Дома на диване, с книжкой.

Они ехали из аэропорта мимо красивых, ярко освещённых вилл.Вдоль трассы была дорожка для велосипедистов. Соне показалось, что велосипедовздесь больше, чем машин.

— Почему же так получилось, что вы никогда не бывали заграницей?

— Не знаю. Мама звала меня к себе в Сидней, но это страшнодорого. Самые дешёвые билеты больше тысячи. Папа как-то хотел взять с собой вПариж на симпозиум, но у меня была срочная работа, к тому же это тоже дорого.

— В Париж можно будет слетать на пару дней, если захотите. Асюда, в Германию, он вас с собой не звал?

— Нет, конечно. Он ездил в гости к своему бывшему аспиранту,это было бы совсем неудобно.

Соня смотрела в окно. Район вилл давно кончился. Мимо плылимокрые, подсвеченные прожекторами деревья какого-то бульвара, за поворотомпоказались башенные краны порта.

Повернувшись к Зубову, она вдруг спросила:

— Скажите, Иван Анатольевич, если вы так подробно изучалименя почти год, вы, может быть, знаете, с кем встречался мой отец в ресторане«Тампль» у Тверского бульвара вечером двадцать седьмого ноября?

Свет фар встречного автомобиля осветил лицо Зубова. Онсмотрел прямо на Соню. Его глаза, волосы, губы на фоне смуглой кожи показалисьбелыми, как будто это был негатив на фотоплёнке.

— Софья Дмитриевна, — он тяжело, хрипло откашлялся, —кажется, вы не совсем верно меня поняли. Ни за вами, ни тем более за вашимпапой никто не следил. В Австралию для наблюдения за вашей мамой мы своихагентов также не отправляли.

— Простите. Я понимаю. Но я думала, вдруг, случайно, вызнаете? Дело в том, что ночью, после этого ужина, папа умер.

— Вот как? А он сам разве не рассказал вам, кто и зачемпригласил его в ресторан?

— Нет. Он обещал, что все расскажет утром. И был оченьрасстроен, напряжён.

— Ну, возможно, просто плохо себя чувствовал, устал, сердцеболело.

— У него было здоровое сердце, — тихо пробормотала Соня иотвернулась, — он очень следил за своим здоровьем. Делал зарядку, принималвитамины и почти никогда не болел. И вот однажды поужинал с кем-то в ресторане,а после этого сразу умер. Разве не странно?

— Софья Дмитриевна, я не понял, вы подозреваете, что смертьвашего папы не была естественной? Но какие у вас основания? Ваш папа был связанс криминальным миром? Занимался теневым бизнесом? Вёл рискованные журналистскиерасследования? Работал в разведке? Ему, если не ошибаюсь, было околосемидесяти?

Соня сама не знала, зачем завела этот странный разговор.Возможно, так подействовал на неё вид вечернего города за окном. Она вспомнила,что папа улетал тем же рейсом, и значит, так же ехал на такси, видел эти виллы,парк, портовые краны. Судя по карточке гостя, в Зюльт он прибыл только наследующий день. Стало быть, ночевал в Гамбурге. Интересно, где?

— Отель «Виктория»! — торжественно объявил шофёр изатормозил у ярко освещённого дома в имперском стиле.

Над входом Соня заметила светящийся полукруг из четырёхзвёзд. Фойе напомнило ей ресторан, в котором она встречалась с Куликом и сЗубовым. Ковры, мрамор, зеркала в золочёных рамах, живые цветы, мягкие кожаныекресла и диваны, в которых сразу тонешь и вставать не хочется. И пахло так же —дорогим парфюмом, хорошим кофе, медовой сигарой. Только зеркала были здесьпочему-то не такие беспощадные, Соня не выглядела в них жалкой запуганнойоборванкой, наоборот, ей понравилось собственное отражение. И вместо охранника-шкафабыл швейцар в красной униформе, с пышными седыми бакенбардами, он приветливопоздоровался и улыбнулся лично Соне.

Вообще, здесь улыбались все. Девушка на ресепшене,чернокожий молодой портье, который взял у Сони её чемодан, высокая дама в лифтес голубыми, остриженными бобриком волосами.

Сонин номер был на седьмом этаже, Зубова поселили на пятом.

— Через полчаса жду вас внизу, пойдём ужинать, — сказал он исунул ей в руку несколько монет, — у вас вряд ли есть мелочь, дадите ему начай.

Ковры в коридоре делали шаги беззвучными. Портье вставил вэлектронный замок карточку, включил свет, вкатил чемодан, засиял сливочнойулыбкой, радостно поблагодарил за чаевые и ушёл. Соня осталась одна и застылапосреди просторной комнаты.

Мебель тёмного дерева, в стиле модерн конца девятнадцатоговека, с витыми ножками, кресла, обитые синим бархатом, такие же шторы, сзолотыми тяжёлыми кистями, и покрывало на гигантской кровати. Между двумяокнами прелестное маленькое бюро, со множеством ящичков, с выдвижнойстолешницей. Мягкая, ласковая тишина. Ни звука, ни шороха.

Соня присела на край кровати, зажмурилась и вдруг услышаласпокойную идиллическую музыку. Сам собой включился телевизор.

«Добро пожаловать, фрау Лукьянова! Мы рады приветствоватьвас в отеле „Виктория“! Желаем вам приятного отдыха!» — было написано наэкране, по-немецки и по-английски.