– Это невозможно! – крикнула Снежинская. – Мы предполагалитакие действия, пользование радиошунтами запрещено, вы не могли подать сигнал!

– Радиошунт невозможно отключить полностью, госпожаСнежинская. Радионасадка – часть главного процессора шунта. Отключается толькоантенна, но если сигнал очень мощный, антенна вовсе не нужна. Ключ-сигналловится на выводы шунта. Даже в помещении, как вы только что убедились. Империязадействовала старые корабли-ретрансляторы, законсервированные со временпоследней войны.

Засмеялся Сашка, сидящий на полу. Захихикал старик Семецкий.

– Бросьте оружие, – сказал Стась. – Все кончено. Вашиопереточные ужасы больше никому не страшны.

– Это мы посмотрим, – прошептала Снежинская. – Тиккирей,Наташа… идите ко мне …

Ой…

Я не понимал, что происходит. Ноги сами понесли меня к «бабеАде», к краю платформы, за которой угадывался чан, наполненный прозрачнойзеленоватой жидкостью.

Это императивная речь?

Мне прикажут – и я прыгну в растворитель?

– Тиккирей, Наташа, стоять! – крикнул Стась.

Я остановился. И тут же шагнул вперед по приказу Снежинской.И снова встал. И снова пошел. Лицо Снежинской утратило всякое добродушие,теперь это была не старенькая бабушка, а разъяренная мегера. Да и директорНейдже походила на сумасшедшую феминистку темных веков. Наташка, идущая рядом,испуганно озиралась, но тоже ничего не могла сделать. Только шевелила губами,будто пыталась позвать кого-то на помощь… деда?.. и не могла.

Снежинская захохотала. Мы все-таки шли к ней. Дергались,будто марионетки на привязи, но шли. Сейчас ей важно было рассчитаться со мнойи Стасем, про власть над миром она уже забыла. Может быть, она надеется, чтоСтась покончит с собой, если мы погибнем на его глазах?

Может быть, так и будет…

– Не слушать никого, кроме меня! – вдруг приказала Нейдже. Ик ушам будто вату прижали. – Идти к краю платформы и прыгнуть в чан!

Она сумасшедшая!

Да я не пойду!

Но ноги уже послушно тащили меня вперед. Я закричал.

И в этот миг что-то железное стремительно, с бешенокрутящимися колесами промчалось между мной и Наташей, сбивая нас на пол,обдавая ветром и ревом мотора!

Рука старика Семецкого крепко сжимала джойстик наподлокотнике инвалидного кресла. Это и впрямь было очень старое кресло, оноуправлялось не только нейрошунтом, но и вручную!

Я успел увидеть искаженное ужасом лицо Аллы Нейдже,плюющийся огнем бластер в руке Снежинской. А потом инвалидное кресло Семецкоговрезалось в них пылающим болидом. Нейдже подбросило в воздух и швырнуло закрай, а Снежинскую просто сбило и поволокло. Вперед, к кромке платформы.

Словно в замедленной съемке они перевалили через край, и ввоздух взлетели прозрачные брызги.

Я повернул голову. Казалось, что все вокруг очень медленное,сонное. И Стась, резким рывком рвущий цепь наручников в том месте, куда попалего кровавый плевок, тоже казался неторопливым, солидным. Свободной рукой он ударилсебя в пухлый живот, шелковая рубашка порвалась, выпуская наружу сверкающуюленту бича – мгновенно скользнувшего в рукав и разинувшего пасть-излучатель.Клоны-мужчины уже стреляли, рядом со мной протянулись огненные полосы, но избича выплеснулась радужная волна, отражая заряды бластеров. Как-то оченьнеловко прыгнул Сашка, из ладони маленького фага что-то сверкнуло, прожужжалонад самым ухом. Потом Сашка свернулся комочком и затих, а Стась пересталстрелять.

Клоны лежали почерневшие, обугленные. У одного из глазницыторчала маленькая золотистая стрелка – мне показалось, что она сделана изнаручных часов, внезапно изменивших форму и растянувшихся.

А ноги несли меня к краю платформы. Приказ мертвойпсихопатки Аллы Нейдже еще действовал! Я оглянулся – Стась склонялся надСашкой, Наташа лежала неподвижно. Ей повезло. Кажется, она просто потеряласознание от страха.

Не хочу!

Теперь – точно не хочу! Все ведь хорошо кончилось! Мятежпровалился. Люди станут нормальными. Госпожу президента Сноу разыщут и повесят.Я не хочу прыгать в растворитель, я живой, я хороший, я хочу ходить в школу,играть в футбол и смотреть мультики! Не надо!

Я схватился за перильца над самым краем платформы. Подомной, в огромном керамическом чане с прозрачной жидкостью, плавали три облачкасерой мути… и тонкий, истончающийся и исчезающий на глазах каркас инвалиднойколяски.

Не хочу!

Ноги шагнули за край, и я закрыл глаза.

Сильный рывок бросил меня обратно на платформу. Стасьсклонился надо мной, и я то ли прочитал по губам, то ли просто понял егоприказ: «Не прыгать вниз!»

В мир вернулись голоса. Тонко всхлипывая, плакал маленькийфаг Сашка. Орал на весь цех Стась:

– Не прыгать! Не подчиняться этим стервам! Не прыгать!Никогда не подчиняйся глупым приказам!

– А этот приказ не глупый? – прошептал я.

Стась обмяк и замолчал. На миг обнял меня. От него неслокакой-то кислятиной.

– Чем ты плевался? – спросил я.

– Растворителем металла, – ответил Стась. – Для органикибезвреден.

Он подхватил Наташу – та стала приходить в сознание изадергалась. Оттащил от края, уложил рядом с Лионом и Сашкой, гаркнув:

– Не прыгать в чан! Лежать тихо!

Пошатываясь, я подошел к ним. Стась возился с Сашкой – наживоте у мальчишки чернела выжженная дыра, лицо было покрыто капельками пота.Стася он вроде как и не замечал, только бормотал:

– Детей остановить… приказ действует… прыгнут…

– Остановил, остановил… – успокаивающе прошептал Стась. –Держись, стажер… Тиккирей! У охранников на правом бедре карман с аптечкой!

– Сейчас… – Я бросился к безвольным телам. Злорадно пнулближайшего, переворачивая на бок. Вытащил из карманчика аптечку, вернулся кСтасю.

Открыв футляр, Стась вколол Сашке подряд несколько ампул.Достал широкий металлический браслет, нацепил на руку. Браслет замигалтревожной красной лампочкой.

– Держись, – попросил Стась. – Не уходи.

– Стась… – спросил я.

– Что?

– Семецкий… он сильно мучился?

Стась помолчал. Потом сказал:

– Когда он проносился мимо меня, я успел заглянуть ему вглаза. Он уже был мертв, Тикки. Он умер, включая полный ход и направляя своюколяску тараном на врага.