– От чего умер? – не понял я.

– От старости. Он же был древний совсем, а последний месяцвел такую бурную жизнь… Тиккирей! Беги в помещения космопорта. Ищи лазарет,если остались врачи, которые не уснули, – сюда их! С носилками и реанимационнымблоком. Запомнишь?

– Да! – крикнул я. Может, Стась и соврал мне про Семецкого.Но я не рискнул допытываться.

В этот момент Сашка открыл глаза. Мутно посмотрел на меня,прошептал:

– Салага…

– Сам такой! – радостно ответил я.

– Мне… уже пятнадцать. Стась… я прошел зачет?

– Если не умрешь, то зачет получишь, – жестко ответил Стась.– Понял? Иначе – отчисление посмертно. Мертвые фагами не становятся!

– Я постараюсь, – облизывая губы, ответил Сашка.

А Стась посмотрел на меня и нахмурился:

– Ты еще здесь?

– Стась… а это ничего, что я – клон тирана?

– Ты сейчас станешь арестованным за саботаж клоном тирана! –Стась вдруг замолчал. Видно, понял, как это для меня важно. – Ничего, Тикки.Человек – это не только геном. А теперь поспеши, пожалуйста. Сашка серьезноранен.

Меня будто ветром сдуло. Пробегая мимо охранников, янаклонился, выхватил у одного из рук тяжелый военный бластер. Так, с оружием вруках, и выбежал в коридоры служебного сектора.

И тут же наткнулся на перепуганного парнишку в военной формеи с лучевым карабином. Увидев меня, он выпучил глаза и стал поднимать оружие.

– Брось свою игрушку! Руки оторву! – заорал я.

Парень вздрогнул и выронил карабин.

– Где лазарет? Знаешь?

– З-знаю… – запинаясь, ответил парень.

– Веди!

– Это Империя, да? Меня расстреляют?

– Будешь много болтать – обязательно! – прикрикнул я. – Влазарет, живо! Поможешь носилки тащить.

– А ты кто? – косясь на бластер в моей руке, спросил парень.

– Фаг!

Парень втянул голову в плечи и рысцой побежал по коридору. Я– следом.

– Меня заставили! – оправдывался парень на бегу. – Всепошли, и я пошел… я всегда был за Императора! А для Инея мы пушечное мясо…

Конечно, сумасшедшая старуха Снежинская была не права, когдаговорила про толпу и быдло.

Но только почему многие так легко соглашаются стать этойсамой толпой?

– Тебя заставили – а ты не заставляйся, – отвечал я,стараясь не сбиться с дыхания. – Все пошли, а ты стой. Понял? Думай сам!Поступай по совести! Не предавай! Не трусь! Не будь толпой!

Где-то за стенами здания загрохотало. Это садились десантныекорабли Империи.

Свет в баре был непривычно яркий. Неудивительно – ни одногопосетителя, а сам бармен, вооружившись пылесосом, чистил пол между столиками.

Впрочем, когда я вошел, он сразу же выключил пылесос иповолок его за стойку. Еще по пути бармен начал хмуриться и оглядываться. Акогда я подошел к стойке – радостно вытаращился на меня.

– Ты тот самый мальчик, что нанялся расчетным модулем! – Итут же насторожился: – Как дела?

– Ничего, мозги так быстро не сохнут, – ответил я. –Молочный коктейль, пожалуйста. Настоящий. У вас должно быть настоящее молоко.Два коктейля.

Бармен уважительно кивнул и достал из холодильника бутылочкус настоящим коровьим молоком. Продемонстрировал мне сертификат на горлышке,вскрыл пробку и вылил молоко в шейкер.

– Я больше не расчетный модуль, – сказал я.

– Взял расчет? – удивился бармен, тряся шейкером.

– Ну, вроде того.

– И решил вернуться?

– Мне надо… навестить разных людей, – сказал я. – Сказатьспасибо. Вам тоже спасибо.

– За что? – удивился бармен.

– Вы мне помогли наняться на «Клязьму».

– Да не стоит благодарности… – смущенно отозвался бармен. Ивсе-таки ему было приятно.

Я взял бокал, отпил коктейль. Вкусный. Но на Авалоне молоковкуснее, а парное на Новом Кувейте было еще лучше.

– Еще? – Бармен потянулся к шейкеру.

– Нет, это вам. Я угощаю.

Парень улыбнулся, мы чокнулись.

– Спасибо, – снова сказал я и подхватил тощую сумку свещами. – Знаете, ведь вы спасли всю Империю!

Кажется, он решил, что я все-таки двинулся головой в потоке…

Когда я пришел на речку, там еще никого не было. Я разделся,бросился в воду – холодная какая… Плавал минут десять, потом выбрался, огляделся– никого еще не было поблизости. Выжал и снова натянул плавки, вытерсямаленьким одноразовым полотенцем и лег на любимую каменную плиту.

Солнце едва проглядывало из-за пыльной бури. Оранжевоепятнышко, ни тепла, ни загара. Но я все-таки нежился под ним, вспоминая, какдолго оно было моим единственным солнцем.

Потом солнце затянуло совсем, даже исцарапанный песком куполначал немножко светиться в «вечернем режиме», и я перевернулся на живот. Такиебури надолго. До весны. Только огромные рудовозы могут садиться сквозь стеныпеска и порывы шквального ветра. Ну или маленькие юркие кораблики фагов, и тоСашка сказал, что будет ждать меня сутки, а потом улетит, ему жизнь дорога, ажелезы внутренней и особенно внешней секреции – еще дороже, а на Карьере нормальнымлюдям жить не рекомендуется, это не планета, а настоящий ад…

Будто кто-то спорит.

Никуда он не улетит, конечно. Дождется меня. В крайнемслучае разыщет. Скажет, что ему скучно одному лететь, только и всего, норазыщет. Стася отправили на Иней отлавливать разбежавшихся клонов Снежинской, аподлечившемуся Сашке (шрам – о-го-го какой!) велели возвращаться на Авалон.

– Тики-Тики…

Я перевернулся на спину и посмотрел на Дайку.

– Не может быть, – сказала она.

– Угу, – сказал я. – Я твоя галлюцинация. Воплощение твоихнеосознанных подростковых комплексов.

– Дурак! – Дайка покраснела. Но все-таки положила планшеткуи ткнула мне пальцем в живот.

– Ай-ай-ай, я растворяюсь в мировом эфире… – скорбно сказаля. – Дайка, как дела? Математику подтянула?

Она покраснела еще пуще. Вот ведь – знает человек, что несможет стать пилотом, а математику учит. Математика ей не дается, а она всеравно зубрит.