– Я скажу, – взвыл чародей, краснея и впиваясьвытаращенными глазами в лицо коронера. – Скажу нечто действительно важное.Скеллен! Ваттье де Ридо…

Веда вдруг услышала другую, чужую мысль. Увидела, какНератин Цека двигается к двери, держа руку на рукояти кинжала.

Загудели шаги, в комнату влетел Бореас Мун.

– Господин коронер! Быстрее, господин коронер! Ониприехали… Вы не поверите, кто!

Скеллен жестом остановил Бригдена, уже поднесшего быложелезо к пяткам шпиона.

– Тебе надо играть в лотерею, Риенс, – сказалкоронер, глядя в окно. – В жизни своей не встречал такого везунчика!

В окне была видна толпа, в центре толпы пара конных. Веда спервого же взгляда знала, кто это. Знала, кто тот худой мужчина с белымирыбьими глазами, что сидел на рослом гнедом коне. И кто – пепельноволосаядевушка на прекрасной вороной кобыле. Руки у девушки были связаны, на шее –ошейник. И синяки на распухших губах.

Высогота вернулся в хату в отвратительном настроении,угнетенный, молчаливый, даже злой. Это было следствие разговора с кметом,приплывшим на лодке забрать шкуры. Возможно, последний раз до весны, сказалкмет. Погода портится со дня на день. Слякоть и ветер такие, что страх на водувыходить. По утрам на лужах лед, того и гляди снег повалит, а после него –морозы, вот-вот река станет и заливы, тогда прячь лодку в сарай, санивытаскивай. Но на Переплют, сам знаешь, даже на санях нельзя, разводье тут наразводье…

Парень был прав. Под вечер набежали тучи, с темно-синегонеба посыпались белые хлопья. Порывистый ветер положил сухие камыши, белымигривками загулял по поверхности разлива. Стало пронизывающе, чувствительнохолодно.

«Послезавтра, – подумал Высогота, – праздникСаовины. По эльфьему календарю через три дня новый год. По человечьему новогогода надо подождать еще два месяца».

Кэльпи, вороная кобыла Цири, топотала и фыркала в овчарне.

Войдя в халупу, он застал Цири копающейся в сундуке. Онпозволял ей это, даже одобрял. Во-первых, совсем новое занятие после поездок наКэльпи и листания книг. Во-вторых, в сундуках было множество вещей его дочерей,а девочке нужна была теплая одежда. Несколько смен одежды, потому что в холодеи влаге требовался не один день, прежде чем выстиранные тряпки наконецвысыхали.

Цири выбирала, примеряла, отбрасывала, откладывала. Высоготауселся за стол, съел две вареные картофелины и обглодал куриное крылышко. Молчал.

– Хорошая работа, – показала Цири вещи, которыхВысогота не видел многие годы и даже забыл об их существовании. – Тожедочкины? Она любила бегать на коньках?

– Обожала. Зимы дождаться не могла.

– Можно взять?

– Бери что хочешь, – пожал он плечами. – Мнеот этого никакой пользы. Если тебе пригодятся и башмаки подходят… Да ты никакупаковываешься, Цири? К отъезду готовишься?

Она уставилась на кучу одежды. Потом, помолчав, сказала:

– Да, Высогота. Так я решила. Видишь ли… Нельзя терятьни минуты.

– Сны?

– Да. Я видела очень неприятные вещи. Не уверена,случилось ли уже это, или случится лишь в будущем. Понятия не имею, смогу липредотвратить… Но ехать должна. Понимаешь, я в детстве обижалась на своихблизких за то, что они не пришли мне на помощь. Бросили на произвол судьбы… Атеперь я думаю, что, пожалуй, им самим нужна моя помощь. Я должна ехать.

– Зима на носу.

– Поэтому-то и надо ехать. Если останусь – проторчу тутдо весны… И до самой весны буду маяться от безделья и неуверенности, мучимаякошмарами. Нет, я должна ехать, ехать немедленно, попытаться отыскать БашнюЛасточки. Телепорт. Ты сам подсчитывал, что до озера пятнадцать дней пути.Значит, я буду на месте перед ноябрьским полнолунием…

– Тебе нельзя сейчас покидать убежища, – с трудомпроговорил он. – Сейчас – нельзя. Тебя схватят… Твои преследователи… оченьблизко. Сейчас тебе никак нельзя…

Она кинула на пол блузку, вскочила, словно подкинутаяпружиной.

– Ты что-то узнал, – резко бросила она. – Откмета, который взял шкурки. Говори.

– Цири…

– Пожалуйста, скажи!

И он сказал. А позже пожалел о сказанном.

– Не иначе, как их дьявол подослал, добрый господинотшельник, – проворчал кмет, на минуту отрываясь от шкурок. – Неиначе – дьявол. С самого Равноночия по лесам гоняли, какую-то девку искали. Пугали,кричали, грозились, но тут же снова ехали дальше, не успевали нигде избытнонапоганить. Но теперича другую другость придумали: оставили по деревням и селамкаких-то, ну, как их там… ну, посты какие-то… Постятся, стало быть, подеревням-то. И никакие энто не посты, добрый человек, потому как жрут они тамав три горла, а стоят там по три, а то и по четыре мерзавца разом. Разорениесплошное… Посты… Горе одно. Навроде бы будут так цельну зиму нас объезжать,пока девка, котору поджидают, не выглянет откеда бы нибудь с укрытия и в селоне заглянет. Тута уж ихний пост кончится, девку они схватют, а нам вроде волюдадут.

– У вас тоже… постятся?

Парень погрустнел, скрежетнул зубами.

– У нас – нет. Повезло нам. Но в Дун Даре, в полудне отнас, сидят вчетвером… В корчме, на выселках квартируют. Жрут и пьют. За девокбрались, а када им парни воспротивилися, дак убили, господин хороший, безжалости. Насмерть…

– Людей убили?

– Двоих. Солтыса и еще одного. Ну и как, есть караБожья на таких обалдуев, добрый человек? Нету ни кары, ни права! Один колесник,что к нам с женой и дочкой из Дун Дара сбег, говаривал, мол, были ране на светеведьмаки… Они порядок со всякими беспорядками учиняли. И-эх, призвать бы в ДунДар ведьмака, штоб энтих стервецов под корень.

– Ведьмаки убивали чудовищ, а не людей.

– Энто мерзопакостники, господин отшельник, а никакиене люди. Мерзостники, что из пекла повылазили. Ведьмак на них нужон, верноговорю, ведьмак… Ну, мне в путь сам час, добрый господин отшельник… Уж холодинаидет! Скоро лодку прячь, а сани вытягивай… А супротив мерзавцев из Дун Дараведьмак нужон. Ох, нужон…

* * *

– И верно, – повторила сквозь зубы Цири. –Святая правда. Нужен ведьмак… Или ведьмачка. Четверо их, да? В Дун Даре, да? Агде он находится, этот Дун Дар? Вверх по реке? Туда сквозь рощи проехать можно?

– Ради богов, – прервал Цири Высогота. – Ужне думаешь ли ты всерьез…

– Не призывай богов, если в них не веришь. А я знаю,что не веришь.