– Говорят, – медленно проговорил Высогота, –что природа не терпит пустоты. То, что лежит на земле, что истекает кровью, чтопало от твоего меча, – уже не Зло? Тогда что же такое Зло? Ты когда-нибудьзадумывалась об этом?

– Нет. Я – ведьмачка. Когда меня учили, я покляласьсебе, что буду выступать против Зла. Всегда. И не раздумывая… Потому что стоиттолько начать задумываться, – добавила она глухо, – как уничтожениепотеряет смысл. Месть потеряет смысл. А этого допустить нельзя.

Он покачал головой, но она жестом не дала ему заговорить.

– Мне пора уже докончить свой рассказ, Высогота. Ярассказывала тебе больше тридцати ночей, с Эквинокция до Саовины. А ведь нерассказала всего. Прежде чем я уеду, тебе следует узнать, что случилось в деньЭквинокция в деревушке под названием Говорог.

Она застонала, когда ее стаскивали с седла. Бедро, покоторому он ее вчера бил ногой, болело.

Он дернул за цепь, пристегнутую к ошейнику, потащил ее кдому.

В дверях стояли несколько вооруженных мужчин. И одна высокаяженщина.

– Бонарт, – сказал один из мужчин, худощавыйбрюнет с тощим лицом, державший в руке окованную бронзой нагайку. – Долженпризнать, ты умеешь застигать врасплох.

– Здравствуй, Скеллен.

Человек, названный Скелленом, какое-то время глядел ей прямов глаза. Она вздрогнула под его взглядом.

– Ну, так как? – снова обратился он кБонарту. – Объяснишь сразу или, может, помаленьку?

– Не люблю объяснять на базаре, потому как мухи в ротлетят. В дом войти можно?

– Прошу.

Бонарт дернул за цепь.

В доме ждал еще один мужчина, растрепанный и бледный,вероятно, повар, потому что занимался чисткой одежды от следов муки и сметаны.Увидев Цири, он сверкнул глазами. И подошел.

Это не был повар.

Она узнала его, помнила эти паскудные глаза и пятно наморде. Это был тот, кто вместе с белками преследовал их на Танедде, именно отнего она сбежала, выскочив в окно, а он велел эльфам прыгать следом. Как тотэльф его назвал? Ренс?

– Это ж надо! – сказал он язвительно, сильно иболезненно тыкнув ее пальцем в грудь. – Мазель Цири! С самого Танедда невиделись. Долго, долго я мазельку искал. И наконец нашел!

– Не знаю, милсдарь, кто вы такой, – холоднобросил Бонарт, – но то, что вы якобы нашли, принадлежит мне, а посемудержите лапы подальше, ежели цените свои пальчики.

– Меня зовут Риенс, – нехорошо блеснул глазамичародей. – Соблаговолите это милостиво запомнить, господин охотник занаградами. А кто я, сейчас станет ясно. И ясно также станет, кому будетпринадлежать эта мазель. Но зачем опережать события? Сейчас я просто хочупередать поздравления и сделать некое признание. Надеюсь, вы не имеете ничегопротив?

– Надейтесь. Никто вам не запрещает.

Риенс приблизился к Цири, заглянул ей в глаза.

– Твоя покровительница, ведьма Йеннифэр, – ядовитопроцедил он, – однажды обидела меня. Когда же впоследствии она попала мнев руки, я, Риенс, показал ей, что такое боль. Вот этими руками, вот этимипальцами. И пообещал, что когда мне в руки попадешь ты, королевна, то и тебя ятоже научу боли. Этими вот руками, этими вот пальцами…

– Рискованное дело, – тихо сказал Бонарт. –Очень даже рискованное, господин Риенс, – дразнить мою девочку и угрожатьей. Она мстительна и запомнит это. Держите, повторяю, подальше от нее вашируки, пальцы и прочие части тела.

– Довольно, – обрезал Скеллен, не спуская с Цирилюбопытного взгляда. – Перестань, Бонарт. Ты, Риенс, тоже помягче. Яотнесся к тебе снисходительно, но еще могу раздумать и велю снова привязать кножкам стола. Садитесь оба. Поговорим как люди культурные. Втроем, в три парыглаз. Потому как, что-то мне сдается, поговорить есть о чем. А предмет нашейбеседы временно отдадим под охрану. Господин Силифант!

– Только стерегите ее как следует. – Бонарт вручилСилифанту конец цепи. – Как зеницу ока.

Веда держалась в сторонке. Нет, конечно, ей хотелосьприсмотреться к девушке, о которой так много разговоров шло в последнее время,но она чувствовала странное нежелание лезть в толпу, окружающую Харшейма иСилифанта, которые вели загадочную пленницу к столбу на майдане.

Все пытались пробиться поближе, разглядывали девушку,пробовали даже пощупать, толкнуть, дернуть. Она шла с трудом, немногоприхрамывая, но голову держала высоко. «Он ее бил, – подумала Веда. –Но не сломил…»

– Значицца энто и есть та самая Фалька…

– Едва-едва из девчонок вылезла…

– Девчонка! Тьфу! Резака!

– Шестерых парней, говорят, рубанула, зверюга, на аренев Клармоне…

– А сколькерых еще ране-то! Дьяволица!

– Волчица!

– А кобыла, гляньте, какова кобыла-то? Чудных кровейлошадь… А вона, при Бонартовых-то тебеньках какой меч. Хо… Чудо чудное!

– Прекратить! – буркнул Дакре Силифант. – Неприкасаться! Куда ты со своими лапами в чужое добро? Девушку тоже не трогать,не щупать, не оскорблять и не клеветать! Побольше уважения. Неизвестно, может,еще будем ее на рассвете казнить. Так пусть хоть до того времени в мирепобудет.

– Ежели девке на смерть идтить, – ощерился КиприанФрипп Младший, – то, может, остаток жизни-то ей маленько усладить иотодрать как следовает? Взять на сенцо и прочистить?

– Ну! – загрохотал Каберник Турент. – А чего,можно бы! Спросим Филина, нельзя ль…

– Говорю вам, нельзя! – отрезал Дакре. – Увас только одно на уме, трахательники дурные! Сказал же, оставить девушку впокое. Андрес, Стигварт, а ну, станьте-ка с ней рядышком. И глаз не спускать,ни на шаг не отходить. А тех, что полезут, палкой!

– Ого! – сказал Фрипп. – Ну, нет так нет, намвсе едино. Айда, парни, к скирдам, к местным, они там барана и поросенказапекают. Ведь нонче Равноночие, Эквинокций, праздник, стало быть. Пока господасоветываются, мы могем повеселиться.

– Пошли! Достань-ка, Деде, какой-нито кувшинок изпереметов. Выпьем. Можно, господин Силифант? Господин Харшейм? Праздник ноне,да и без того никуда не поедем на ночь-то глядя.

– Тоже мне – толковая мысль, – поморщилсяСилифант. – Выпивки у них одни в головах да трахты! А кто тут останется,чтобы помогать девку стеречь и к господину Стефану бечь, ежели что?