Что за болезнь такая – любовь, подумалось ему. Кто и зачеммучает ею человека? То есть, очень возможно, что другим людям она необходима идаже благотворна, но некоему титулярному советнику это снадобье явнопротивопоказано. Ничего кроме горя, разочарования, а то и, как в данном случае,унижения, любовь ему не принесёт. Такая уж, видно, судьба.

Не нужно никуда ходить. Что ему за дело до этой чужойженщины, до её раскаяния, испуга или досады? Разве сердцу от этого станетлегче?

Время сразу же прекратило свои дурацкие фокусы, часызатикали размеренно и спокойно. Уже из одного этого следовало, что решениепринято правильное.

Остаток дня и вечер Эраст Петрович провёл за чтением«Записок капитана флота Головина о приключениях его в плену у японцев в 1811,1812 и 1813 годах», а незадолго перед полуночью вдруг отложил книгу и безо всякихпредварительных приготовлений, лишь надев картуз, отправился в усадьбу ДонаЦурумаки.

Маса не пытался остановить хозяина и ни о чем не спрашивал.Проводил взглядом неспешно отъехавшего велосипедиста, сунул за пояс панталоннунтяку, повесил на шею мешочек с деревянными гэта и затрусил по направлению кБлаффу.

* * *

Огромные кованые ворота открылись на удивление легко и почтибесшумно. Идя к пруду по освещённой луной дорожке, Эраст Петрович покосился всторону дома. Увидел уставленный в небо телескоп, прильнувшую к нему плотнуюфигуру в халате. Кажется, сегодня Дону Цурумаки было не до земных зрелищ, онлюбовался небом. Звезды и в самом деле были такие крупные, яркие, какихФандорин не видывал с гимназических времён, когда любил сидеть в планетарии и мечтатьо полётах на Луну и Марс. Подумать только, это было всего каких-нибудь четырегода назад!

Титулярный советник был уверен, что придёт в павильон первыми долго будет сидеть там в темноте один, ибо по подлой науке дзёдзюцу навернякаследовало потомить влюблённого дурака ожиданием. Однако, едва открыв дверцупавильона, Эраст Петрович уловил знакомый аромат ирисов, от которого сердцепопробовало было зачастить, но, повинуясь приказу рассудка, сразу же вернулоськ прежнему ритму.

Итак, О-Юми пришла первой. Что ж, тем лучше.

В крошечной прихожей было довольно светло – лунное сияниепроникало сквозь щели деревянных жалюзи. Фандорин увидел бумажную перегородку,две лаковых сандалии на дощатом полу, перед приподнятыми татами. Ах да, пояпонскому обычаю перед тем, как ступить на соломенные циновки, полагаетсяразуваться.

Но разуваться Эраст Петрович был не намерен. Он скрестилруки на груди и нарочно откашлялся, хотя «мастерица» и без того, разумеется,слышала, что «объект» уже здесь.

Перегородки разъехались в стороны. За ними, придерживаястворки, стояла О-Юми – с раскинутых рук свисали широкие рукава кимоно, отчегоженщина была похожа на бабочку. «Эффектно», – усмехнулся про себяФандорин.

Лица куртизанки было не видно, лишь силуэт на серебряном,переливчатом фоне.

– Входи скорей! – позвал низкий хрипловатыйголос. – Здесь так чудесно! Смотри, я распахнула окно, за ним пруд и луна.Разбойник Цурумаки знает толк в красоте.

Но Эраст Петрович не тронулся с места.

– Что же ты? – она шагнула ему навстречу. –Иди!

Пальцы потянулись к его лицу, но были перехвачены твёрдой,затянутой в перчатку рукой.

Теперь ему было видно её лицо – невыносимо прекрасное, дажетеперь, когда он уже всё знал.

Нет, не всё.

И Фандорин задал вопрос, ради которого пришёл.

– Зачем? – спросил он требовательно истрого. – Что вам от меня нужно?

Конечно, истинный профессионал поступил бы не так.Прикинулся бы, что ни о чем не догадывается, что остаётся в роли болвана ипростачка, а сам исподволь выведал бы, в чем состоит тайный замысел этойновоявленной Цирцеи, превращающей мужчин в свиней. Заодно и расплатился бы снею той же монетой.

Эраст Петрович считал себя неплохим профессионалом, нопритворяться перед притворщицей было противно, да и вряд ли получилось бы –непослушное сердце всё же билось сильней нужного.

– Я не так богат и уж тем более не так влиятелен, какваш п-покровитель. Никакими важными секретами не владею. Скажите, зачем я вампонадобился?

О-Юми выслушала его молча, не пытаясь высвободиться. Онстоял на деревянном полу, она на татами, поэтому их лица были почти вровень,разделённые всего несколькими дюймами, но Фандорин подумал, что ему никогда непонять выражения этих удлинённых, влажно поблёскивающих глаз.

– Кто ж знает ответ на этот вопрос? – тихо сказалаона. – Зачем ты понадобился мне, а я тебе. Просто чувствуешь, что иначе неможет быть, и всё прочее не имеет значения.

Не столько от слов, сколько от тона, каким они былипроизнесены, пальцы Фандорина утратили цепкость. О-Юми протянула освобождённуюруку к его лицу, легонько коснулась щеки.

– Не нужно ни о чем спрашивать… И не пытайся понять –всё равно не получится. Слушайся своего сердца, оно не обманет…

«Обманет! Ещё как обманет!» – хотел воскликнуть титулярныйсоветник, но по неосторожности встретился с О-Юми взглядом и уже не мог отвестиглаз.

– Это по твоей науке так положено? – срывающимсяголосом проговорил Фандорин, когда её рука опустилась ниже, скользнула ему заворот и нежно провела по шее.

– Какая ещё наука? Что ты такое говоришь?

Голос стал ещё ниже, приглушенней. Казалось, она невслушивается в смысл его речей, да и сама плохо понимает, что говорит.

– Дзёдзюцу! – выкрикнул тогда ненавистное словоЭраст Петрович. – Я всё знаю! Ты притворяешься влюблённой, а самаприменяешь дзёдзюцу!

Ну вот, обвинение было произнесено, теперь она изменится влице, чары рассеются!

– Что молчишь? Ведь п-правда?

Поразительно, но она нисколько не выглядела смущённой.

– Что правда? – пробормотала О-Юми все тем жеполусонным голосом, не переставая поглаживать его кожу. – Нет, неправда –я не притворяюсь… Да, правда – я люблю тебя по законам дзёдзюцу.

Вице-консул отшатнулся.

– Ага! Ты созналась!

– Что же в этом плохого? Разве я беру с тебя деньги илиподарки? Разве мне от тебя что-нибудь нужно? Я люблю так, как умею. Люблю, какменя учили. И можешь поверить, что учили меня хорошо. Дзёдзюцу – лучшая из науклюбви. Я знаю, потому что изучала и индийскую школу, и китайскую. Проевропейскую и говорить нечего – варварство и нелепость. Но даже китайцы синдийцами мало что понимают в любви, они слишком много внимания уделяют плоти…