Мы обо всем договорились, и тетушка Куин поднялась в знакокончания встречи. Жасмин, промолчавшая всю беседу, тоже встала, но я так исидел, погрузившись в размышления.

"А мальчик знает?" – спросил я.

"Не уверен, – ответил Грейди, бросив взгляд натетушку Куин. – Мы с вами можем это обсудить".

"Да, конечно, обсудим, речь ведь идет о семье, гдешестеро детей живут в одном прицепе. Господи, ведь она такая красавица. Самоеменьшее, что я могла бы сделать, – это приобрести для хорошей женщиныприличный дом, если, конечно, это не оскорбит гордость того, кто вынуждентесниться в трейлере".

"Как получилось, что я ни разу о ней не слышал?" –спросил я, и, к моему удивлению, присутствующие расхохотались.

"В таком случае хлопот у нас сейчас было бы в два разабольше, – ответила Жасмин. – Мужчины просто замертво падают к ногамТерри Сью".

"Что ж, при данных обстоятельствах хоть в одном мыможем не сомневаться", – заметила тетушка Куин.

"Я должен упомянуть еще кое о чем, – напоследокпроизнес Грейди, раскрасневшийся после приступа веселья, – и тут янесколько превышаю свои полномочия".

"Выкладывайте", – сказала тетушка Куин, сноваусаживаясь: она не любила долго стоять на своих шпильках.

"Тот мужчина, что живет сейчас с Терри Сью, иногдавытаскивает пистолет и наводит его на детей", – сообщил Грейди.

Мы пришли в ужас.

"А один раз он отшвырнул Томми прямо на газовую плиту,и малыш довольно сильно обжег себе руку".

"Вы хотите сказать, – заговорила тетушка, –Папашка знал о том, что там творится, и ничего не предпринял".

"Папашка пытался сказать свое слово, – ответилГрейди, – но когда имеешь дело с такими, как Терри Сью, любые слова чащевсего бесполезны. Лично она никогда бы руки не подняла на собственных детей, новсе эти мужчины, что приходят и уходят... Ей ведь нужно поставить на столкакую-то еду".

"Больше ни слова, – заявила тетушка. – Ядолжна поехать домой и хорошенько подумать, как теперь быть".

Я покачал головой.

Маленький Томми? Ребенок, живущий в трейлере.

Я почувствовал, как на меня спустился мрак, на душе былонеспокойно, и я знал, что это не только от бессонной ночи, но и от всехновостей, оттого, что Папашка был очень богат, а Пэтси всю жизнь приходилоськлянчить у него деньги. Я не хотел об этом вспоминать, но все равно вспомнил,какие ужасные ссоры у них возникали из-за денег.

Господи, а ведь он мог бы собрать для дочери целый оркестр.Мог бы купить фургон. Мог бы нанять гитаристов. Мог бы дать ей шанс. Но ейприходилось клянчить, ругаться и биться за каждый цент, а что в это время делалон сам, этот человек, которого я так любил? Что он делал со всеми своимиденьжищами? Целыми днями работал на ферме, как обычный наемник. Высаживалклумбы.

А ведь был еще этот ребенок, маленький мальчик, Томми,названный в честь Папашки, – он жил на скудные крохи в какой-то глухомани,в окружении братьев и сестер, теснясь в трейлере, маленький мальчик с очереднымпсихопатом-отчимом.

В каком свете Папашка видел свою жизнь? Что он от нее хотел?В моей жизни должно быть нечто гораздо большее. Намного, намного больше. Иначея сойду с ума. Я чувствовал, что жизнь загнала меня в угол. Я чувствовал, чтонахожусь на грани безумия.

"Как его полное имя? – поинтересовался я. –Это ведь вы можете сказать?"

"Да, конечно, назовите нам его полное имя", –подхватила тетушка Куин, решительно кивнув.

"Томми Харрисон, – ответил Грейди. – ФамилияТерри Сью – Харрисон. Насколько я знаю, ребенок незаконнорожденный. То есть яточно знаю, что он незаконнорожденный.

Мрак в моей душе стал еще чернее. Кто я такой, чтобы судитьПапашку, подумал я. Кто я такой, чтобы судить человека, который только чтооставил мне огромное богатство, хотя мог бы этого не делать? Кто я такой, чтобысудить его за то, что он никак не изменил ситуацию для Томми Харрисона? Но грузна душе все равно остался. Мне было тяжело от мысли, что Пэтси, вероятно, иполучилась такой, какой была, из-за того, что всю жизнь боролась с человеком,который в нее не верил.

Мы попрощались.

Я вернулся в настоящее. И мы все отправились в Блэквуд-Мэнорна ленч с Нэшем.

Когда мы вышли из офиса, появился Гоблин, одетый в точностикак я, он вновь стал моим двойником. Держался он так же сурово, как в больнице,хотя без прежней презрительной снисходительности. Серьезен, если не сказать –печален. Он направился к машине, идя рядом со мной, и я знал, что он чувствуети мою печаль, и мое разочарование. Тогда я повернулся к нему и обнял его заплечи. Моя рука ощутила твердое теплое тело.

"Все изменится, Квинн", – сказал он.

"Нет, приятель, ничего нельзя изменить", –прошептал я ему на ухо.

Но в глубине души я понимал, что он прав. Мне предстоялозаняться делом. Увидеть новые места и познакомиться с новыми людьми.

Я перестал изумляться по поводу папашкиного богатства инового дяди, как только бросил взгляд на старую плетеную мебель, занововыкрашенную в белый цвет и выставленную на плиточный пол боковой террасы,справа от особняка, как раз там, где я видел ее в своих снах о Ревекке. Этобыла та самая мебель, которую я велел достать с чердака, но отреставрировали ееза время моего пребывания в больнице, и теперь я любовался всеми этимидиванчиками и креслами, прямо из того сна, когда Ревекка угощала меня своиммифическим кофе.

"Мона все поймет, – пробормотал я вслух, – итот добрый человек, Стирлинг Оливер, он тоже все поймет, а ведь у меня еще естьНэш, добрее и лучше учителя не найти, именно Нэш дал мне надежду, что япереживу это странное время и вновь обрету спокойствие".

Но когда я вошел в вестибюль, то был огорошен видом багажа,сложенного у двери, а Нэш в синем костюме и галстуке протянул руку к моемуплечу.

"Я не могу остаться, Квинн, но, прежде чем поговорить стобой, я должен побеседовать с твоей тетушкой Куин. Позволь мне поговорить сней несколько минут с глазу на глаз".

Я был опустошен.

"Нет, ты должен сказать мне. Это все из-за вчерашнихмоих откровений? Ты считаешь меня безумцем и думаешь, что это продлится идальше, но я клянусь..."