Она оказалась в сто раз прелестнее, чем я ее помнил. Зеленыеглаза были гораздо больше, а ее губы, тронутые помадой естественного цвета, мнесразу захотелось поцеловать. У нее были ярко-рыжие волосы, и, чтобы приглушитьих оттенок, она надела ослепительно белую хлопковую блузку с расстегнутымдовольно низко воротом и плотно облегающие белые джинсы, красиво подчеркивавшиеее стройные округлые бедра. Я влюбился даже в ее пальчики на ногах. На ней былисандалеты на толстой подошве, так что я разглядел каждый красный ноготок. Яобожал эту девушку.

"Господи, Мона", – сказал я и, набросившисьна нее, схватил узкие запястья и впился губами в ее губы.

Она мягко отстранилась со словами:

"Где твоя машина, Квинн? Нам нужно как можно скорееотсюда убраться".

Мы бежали по улице, как новобрачные, удирающие от рисовогодождя. Через секунду мы уже мчались по Первой улице в сторону реки.

"Куда же нам поехать? Господи, я даже не представляю,куда здесь можно поехать", – сказал я.

"Зато я представляю, – сказала Мона. – Тызнаешь, как добраться до Французского квартала?"

"Еще бы не знать".

Она дала мне адрес.

""Коттеджи Лафреньер", – сказалаМона. – Я сегодня утром туда звонила".

"Но откуда ты знала, что я приеду? Я, конечно, ввосторге, что ты им позвонила, но откуда ты знала?"

"Я ведьма, – ответила Мона. – Я знала, когдаименно ты выехал с фермы Блэквуд. Точно так я знаю, что Гоблин сейчас вместе снами в машине. Он сидит за тобой. А ты ведь даже об этом не догадывался, да? Ноя этого не добивалась. Я хотела лишь, чтобы ты приехал".

"Ты меня околдовала, – сказал я. – Я не сплюс тех пор, как увидел тебя, ночью я брежу тобой, умираю от желания прийти ктебе. – Я едва мог следить за дорогой. – Мне помешали только юристы изавещания, рассказы о неверности и детях-сиротах, старая мебель, с которойсвязано одно привидение, и новая связь, такая же крепкая, какая будет у нас стобой".

"Господи, ну и лексикончик у тебя, – сказала она –А может быть, все дело в твоей манере. Тебе давно следовало прийти ко мне. Явечная Офелия, плывущая в ручье среди цветов. Мне так нужен твой поэтическийслог. Ты сможешь вести, если я расстегну тебе брюки?"

"Нет, не нужно, иначе мы куда-нибудь врежемся. Мнекажется, это какая-то галлюцинация".

"Нет, все происходит наяву. Ты захватил с собоюкондомы?"

"О господи, нет".

Мы как раз доехали до Кэнал-стрит. Я знал, где находятся"Коттеджи Лафреньер". Мы с Линелль три раза заглядывали в маленькоефранцузское бистро, где готовили очень вкусно.

"Мона, Мона, Мона, – забормотал я. – Мыдолжны во что бы то ни стало раздобыть кондомы! Но где?"

"Нет нужды, – сказала она. – В моей сумочкеих целая тонна".

"Коттеджи Лафреньер" располагались вокруг главногодвора, выложенного кирпичом, где теснились пальмы и банановые деревья, а вцентре бил фонтан-желание, который когда-то, возможно, и служил каким-то целям.Сейчас он был простым украшением, и люди пристрастились швырять в неговсевозможную мелочь, загадывая желания.

Мона получила номер легко, словно каждый деньрегистрировалась в отеле, и даже велела мне убрать деньги: счет отправят еесемейству. Я запротестовал, и тогда она прошептала:

"Покажи свою силу, когда мы окажемся в постели".

Мы сразу направились в маленький коттедж, чтобы сделатьименно это – залечь в современную кровать металлической конструкции сочаровательным балдахином в виде металлической виноградной лозы с листьями иплодами и воздушной тканью, слегка подхваченной по четырем углам.

Как только дверь была заперта на ключ, мы скинули с себяодежду без всякого стеснения, и когда я увидел Мону обнаженной, когда я увиделее розовые соски и маленькое пламя рыжих волос между ног, я чуть не помешался.

Мона помогла мне надеть кондом, именно Моне, а не мнехватило здравого смысла стащить с кровати покрывало, чтобы не запачкать.Покрывало полетело на пол, а мы набросились друг на друга, как маленькиезверьки в джунглях.

Что бы там ни происходило в моей жизни, я вдруг понял, чтоисполнил свою самую дикую мечту – и не важно, что мечта была совсем новой, онабыла дикая, она шла от сердца, и я никогда-никогда этого не забуду. Я никогдане забуду лицо Моны, как оно раскраснелось от последнего спазма, погрузившегоменя в чистейшую нирвану.

Когда все было кончено, мы лежали обнявшись, такие теплые,удовлетворенные, и нежно, даже игриво целовали друг друга.

"Ну, слава богу, – прошептала она мне на ухо ипомогла освободиться от использованного кондома, потом сходила за полотенцем ивытерла меня. Снова поцеловав, сказала: – Я хочу взять его в рот. Идем, я вымоютебя в ванне, а потом сделаю это".

Я галантно запротестовал. Мне вовсе не требовалось такоежертвенное обожание!

"Но я хочу, Тарквиний, – сказала она. – Мнехотелось это сделать еще в машине. Ужасно хотелось. Я никогда раньше этого неделала. Идем же!" – и меня повели, как раба, в отделанную кафелем ванную,где она провела возбуждающее омовение, а потом мы вернулись в кровать на смятыепростыни, и она сразу взяла его в рот и принялась ласкать языком, и лизатьсамый кончик, а потом я умер, когда кончил. Из меня ушли все силы, вся энергия,все мечты.

"Тебе никогда раньше так не делали?" –проворковала она мне в ухо, укладываясь рядом.

"Нет, – только и мог ответить я. – Мы можемсейчас поспать, вот так, прижавшись друг к другу?"

В ответ я почувствовал теплую тяжесть одеяла, и еепрохладную руку у меня на спине, и губы, целующие меня в веки. От ее груди илобка шел влажный жар. А от легкого ветерка кондиционера, остужавшего комнату,нам стало еще уютнее.

"Тарквиний, ты очень красивый мальчик, –прошептала Мона – Знаешь, а твой призрак здесь. Наблюдает за нами".

"Уходи, Гоблин, – сказал я. – Оставь менясейчас, или, клянусь, я долго не буду с тобой разговаривать. – Потом яповернулся и оглядел комнату. – Ты все еще видишь его?" – спросил я уМоны.