"Нет, Квинн, я не считаю тебя безумцем, – возразилон. – Но, пойми, я должен уехать. А теперь позволь мне поговорить с миссКуин. Обещаю обязательно сказать тебе все перед отъездом".

Я позволил им пройти в гостиную, а сам отправился в кухню,чтобы поесть. Жасмин как раз рассказывала Большой Рамоне, что они теперьбогаты. Мне очень не хотелось портить им радость своим мрачным видом, поэтому ясослался на голод. Кроме того, Жасмин всегда была богатой, как и БольшаяРамона. Они просто не хотели уезжать из Блэквуд-Мэнор – это все знали.

А так как поесть я готов в любое время, я жадно проглотилтарелку воскресного цыпленка с клецками.

В конце концов ожидание стало невыносимым. Я направился вгостиную и, подойдя к двери, увидел, что тетушка Куин жестом подзывает меня.

"В общем, дорогой, у Нэша сложилось такое впечатление,что со временем тебя будет беспокоить один факт. Видишь ли, Нэш не столько самвыбрал для себя жизнь холостяка, сколько был к ней предрасположен".

"Обо всем этом я написал в письме к тебе,Квинн", – добавил Нэш, как всегда по-доброму, но в то же времявластно.

"Ты хочешь сказать, что ты голубой?" – спросил я.

Тетушка Куин пришла в шок.

"Что ж, если быть откровенным, именно это я инамеревался тебе сообщить", – ответил Нэш.

"Я понял это еще прошлой ночью, – сказал я. –Только не волнуйся, пожалуйста, ты не выдал себя ни одним жестом, ни манеройговорить. Я просто почувствовал это потому, что, скорее всего, сам такой. Вовсяком случае, я бисексуал, в этом нет сомнения".

Ответом мне послужило молчание Нэша и тихий приятный смехтетушки Куин. Конечно, своим маленьким признанием я, наверное, причинил ейболь, но то, что Нэша я никак не оскорбил, в этом я был абсолютно уверен.

"Вот оно, последствие раннего развития, – сказалатетушка. – Ты никогда не перестаешь меня очаровывать. Бисексуал – нибольше, ни меньше. Совсем в байроническом стиле, как очаровательно. Разве этоне удваивает твои шансы на любовь? Я в восторге".

Нэш продолжал молча смотреть на меня, словно не могподобрать слов, и тогда я понял, что случилось.

Нэш отказался от своего поста вовсе не потому, что онголубой, – он ведь и до приезда сюда был таким. Он оставлял свой постиз-за того, что разглядел во мне, из-за моей собственной предрасположенности!Это было совершенно очевидно, а я, как последний болван, сразу этого не понял.Мне следовало бы с самого начала отпустить его с крючка.

"Послушай, Нэш, – сказал я, – ты долженостаться. Ты хочешь остаться, и я хочу, чтобы ты остался. Давай теперь жепоклянемся, что между нами никогда не будет никаких эротических отношений. Тоесть ничего неприличного. Ты для меня идеальный учитель потому, что я не долженничего от тебя скрывать".

"Вот это весомый аргумент, – сказала тетушкаКуин. – Я серьезно, Нэш. Квинн дело говорит. – Она снова беззаботнорассмеялась. – Боже мой, по всей стране в школах преподают гомосексуалы –мужчины и женщины – из них получаются превосходные учителя, которые понимаютсвоих учеников и сочувствуют им. Так что вопрос решен. – Она поднялась,чтобы уйти. – Нэш Пенфилд, вы должны распаковать свои чемоданы, по крайнеймере, пока мы не соберемся в Нью-Йорк, а тебе, Квинн, не мешало бы поспать. Атеперь разойдемся до ужина".

Нэш, по-видимому, все еще пребывал в состоянии шока, но япожал ему руку и добился от него обещания остаться, которое он пробормотал едваслышно, так и не придя в себя. Я не посмел его обнять, а сразу направился всвою комнату, где вынул из бюро триста долларов (я всегда хранил там мелкиесуммы), убедился, что на мне лучший из моих костюмов, и надел счастливыйгалстук от Версаче, который специально не надевал для встречи с нашим юристом.

Спускаясь по лестнице вниз, я почувствовал, как кто-топотянул меня за руку. Интуиция мне подсказывала, что это не Гоблин. Судя потому, какие чувства на меня нахлынули, это была Ревека. Мне даже показалась,что она промелькнула на секунду и сразу исчезла.

"Маленькая рыжеволосая сучка... черная сучка!"

Выйдя на боковую лужайку, я медленно пересек устланнуюплиткой террасу, обходя плетеную мебель, и мне казалось, что Ревекка где-торядом. Ревекка ждала, что я усну. Ревекка затаилась, чтобы поговорить со мной.Да, я сидел на этом самом диване, а она – напротив в этом самом кресле, и наэтом столе стоял кофе. У меня все поплыло перед глазами, как в тот день наболоте, но я понимал, что должен побороть головокружение. "Жизнь за моюжизнь. Смерть за мою смерть..."

Что я здесь делал, на боковой лужайке? Вижу, плетеную мебельподновили, как я и велел. Мне нужно было идти. Я направился к гаражу и ужечерез несколько минут катил в старом "мерседесе" Милочки, седане,которым я всегда восхищался, хотя лет ему было, наверное, не меньше, чем мне.

Совсем скоро я уже мчался в направлении к перекрестку двухулиц – Первой и Честнат. У меня оставалось время завернуть к цветочнику икупить Моне красивый букет роз на длинных стеблях.

После этого я поехал в центр города, Риверсайд. Разумеется,дом не стоял возле реки. Река протекала очень далеко. Просто за этим райономНового Орлеана укрепилось такое название.

Архитектура дома показалась мне неброской, но сказочной.Особняк был лишен величественного и высокомерного блеска Блэквуд-Мэнор. Скорее,он напоминал городской дом в духе классицизма; боковая дверь, четыре колонны вдва этажа, оштукатуренные стены светло-сиреневого тона и сад, наполовинускрытый правым крылом. К входу вели шесть ступеней из белого мрамора.

Я припарковал машину за перекрестком и пересек улицу нанегнущихся ногах с огромным букетом в руках, не зная, как ей его подарить.

Железная ограда была невысокой. Я сразу увидел звонок изадумался. Что я скажу тому, кто ответит? Например, я отчаянно хочу видетьМону.

Но мне не пришлось справляться с этой трудностью. Не успел яподойти к воротам, как раскрылись огромные белые двери дома, оттуда вышла Монаи, быстро прикрыв за собою створки, помчалась к воротам. Один поворот ключа – имы уже стоим друг против друга за оградой, и мне чудится, что я сейчас умру.