– Я думаю, Гордон воспримет как оскорбление, если яснова займусь живописью или реставрацией – Еще до рождения Софи он совершенноясно дал мне понять, что это неподходящее занятие для замужней женщины.

– А что является подходящим занятием для замужнейженщины? – с раздражением спросил Билл, который чувствовал, что ненавидитэтого человека и все его принципы. Форрестье – властолюбивый сноб, абсолютно неуважающий собственную жену. Его совершенно не волнуют мысли и чувства Изабель.Она для него просто вещь, которую он приобрел, чтобы упрочить свое общественноеположение, а теперь она сыграла свою роль и больше не представляет для негоинтереса. Билл считал это чрезвычайно несправедливым. Изабель, несомненно,заслуживает большего.

– Гордон хочет, чтобы я занималась домом и заботилась одетях, – не более того. И не напоминала о себе, пока не понадоблюсь, чтотеперь случается не часто. Мне кажется, он бы не возражал, если бы я заняласьблаготворительностью – конечно, в составе какого-нибудь выбранного им самимкомитета, с людьми, которых он посчитал бы для себя полезными. Гордон не делаетничего, что не приносило бы ему пользы, все остальное он считает пустой тратойвремени.

– Что за унылая жизнь! – сухо заметил Билл.

– Тем не менее, он добился немалых успехов. Он,вероятно, самый влиятельный банкир в Европе и уж точно во Франции, да и вШтатах у него весьма солидная репутация. На Уолл-стрит все его знают.

– Ну а дальше-то что? Нельзя же жить одной карьерой.Что ты тогда будешь за человек? В последние годы я часто себя об этомспрашивал. Я раньше тоже считал, что важны только деловые связи. Но что онидают, если у тебя нет семейной жизни, если жену не заботит, жив ты или мертв,если твои дети не могут вспомнить, когда в последний раз с тобой ужинали? Я нехочу остаться в памяти людей только деловым человеком.

Изабель очень ценила то, что у Билла есть свои четкоопределенные нравственные ценности. Но она понимала, что так было не всегда, иза полученные уроки он заплатил высокую цену. Его брак превратился в фикцию,дочек он любил, но их ничто с ним не связывало. Это неудивительно – когда ониеще были маленькими и очень в нем нуждались, он слишком много времени тратил нато, чтобы возводить кого-то на президентский престол. Правда, в последние годыБилл старался чаще бывать с дочерьми, и это дало свои результаты. Девочкирадовались его обществу и очень гордились отцом. Однако усиливающеесяотчуждение от Синди наложило свой отпечаток и на их отношения. Они редко бываливсе вместе, встречи с дочерьми обычно проходили один на один. В этом планеИзабель была счастливее его, она много времени проводила со своими детьми. Авот Гордону дети оставались чужими, даже Софи, которой он оказывал некотороепредпочтение.

– Не думаю, что Гордон когда-либо станет мыслить каквы, – проговорила Изабель. – Подобные вещи не имеют для негозначения. Он счастлив тем, что играет важную роль в мире финансов, остальноедля него не важно.

– Когда-нибудь он об этом пожалеет, – грустносказал Билл, – и, может быть, я тоже. К правильным выводам я пришелчересчур поздно. Я потерял слишком много времени, Изабель.

– Думаю, они поймут вас, – попыталась утешить егоИзабель. – Девочки только-только выросли, вы еще успеете стать с нимидрузьями.

– Надеюсь, что так. Но пока они живут своей собственнойжизнью, и мать постоянно дает им понять, какой я эгоистичный подонок. Возможно,она и права, – с грустью усмехнулся он. – В отличие от Синди выпробудили во мне самое лучшее. Не уверен, что я бы ей понравился таким, какой ясейчас. Думаю, такая близость, как у нас с вами, ее скорее испугала бы. Онаникогда не раскрывала передо мной душу, да и моя душа ей ни к чему, достаточнотого, чтобы я был рядом и ходил с ней на вечеринки. Но такая жизнь не для меня.Я славно проводил время, но мне совершенно не с кем было поговорить. С Синди мыухитрялись чувствовать себя одинокими, даже находясь в одной комнате. Тут ужничего не изменишь.

– А может, вы просто не давали ей шанса сблизиться свами?

– Вряд ли ей это требовалось, – отрезал Билл, и вглазах его появилось жесткое выражение. – Между нами все кончено, и, поправде говоря, я думаю, что оно и к лучшему. Никакого разочарования, никакойболи. Пока я время от времени появляюсь, оплачиваю счета и не забываю посещатьобязательные мероприятия, ей больше ничего от меня не надо. Мы живем в разныхмирах, и обоим от этого только спокойнее.

– Ну, разве не удивительно то, что мы с собойсделали? – вздохнула Изабель, когда они снова сели в лимузин и Билл далводителю адрес ресторана, куда они собирались на ленч. Изабель слышала о нем –это был любимый ресторан принцессы Ди, – но не знала, где оннаходится. – Вы позволили себе отдалиться от Синди и девочек, я позволилаГордону отгородиться от себя. Почему остальные решают за нас, а мы даже непытаемся возражать? – Эта мысль снизошла на нее как озарение. Все сталовдруг предельно ясным.

– Потому что они всегда были такими, и в глубине душимы знали, что дело этим кончится. В колледже Синди привлекала всеобщее внимание– энергичная, умная, веселая, но ей всегда недоставало теплоты. По-моему, онасамая эгоистичная и расчетливая женщина на всей планете. А Гордон – жестокий,холодный и властолюбивый. Такими уж они уродились. Вопрос только в том, почемумы считали, что большего и не заслужили.

– Мои родители очень напоминали Гордона и Синди, –тихо призналась Изабель, глядя на него своими громадными зеленымиглазами. – Я их любила, но они вели себя всегда очень сухо и сдержанно.

– И мои тоже. Они ненавидели детей и твердо решилиобойтись без них, и тут, когда им было уже за сорок, пришлось смириться с моимпоявлением на свет. Так что они всегда давали мне понять, что оказали мнеколоссальную услугу уже тем, что предоставили возможность родиться. Я пошелучиться в колледж, радуясь, что, наконец, вырвусь из этого ада. А когда онипогибли в авиационной катастрофе – мне тогда исполнилось двадцать пятьлет, – я даже не заплакал. Объявили, что их самолет разбился, а я и незнал, как прореагировать. Я так толком и не понял, что они собой представляют,кроме того, что они очень умные и дали мне возможность прожить в их доме довосемнадцати лет, а затем с облегчением выпроводили. Интересно, что бы онисделали, если бы я их обнял, поцеловал или сказал, что я их люблю? Не помню,чтобы мать меня когда-нибудь в детстве обнимала или целовала. Она всегдаобращалась ко мне с другого конца комнаты, а отец со мной и вовсе не общался.Синди точно такая же. Когда она со мной разговаривает, то подходит не ближе чемна три метра, а если может, то держится еще дальше.

– Просто удивительно, что вы не сошли с ума, –посочувствовала Изабель. Она с трудом представляла себе его детство, хотя ононе сильно отличалось от ее собственного. Ее, правда, и обнимали, и целовали, новсе это была только видимость, а вот любви ощущалась совсем капелька. –Моя мать была до мозга костей англичанкой. Думаю, она хотела меня любить идаже, вероятно, по-своему любила, но не знала как. Очень правильная и очень холодная,она еще в раннем детстве осталась без матери, один на один с отнюдь нелюбвеобильным отцом. В девять лет он отправил ее в школу-интернат, где она иоставалась до тех пор, пока не вышла замуж за моего отца. Она познакомилась сним, когда ее представляли при дворе. Подозреваю, что мой дед устроил этотбрак, чтобы выпроводить ее из дома. Когда она ушла, он с. нова женился – наженщине, которая много лет была его любовницей, еще до того, как он овдовел. Полинии матери в моей семье полно разного рода «скелетов в шкафу», о многих людяхнам не разрешалось упоминать. Все, что от нас требовалось, – быть приличноодетыми, вежливыми и делать вид, что все прекрасно. Я не имела ни малейшегопредставления о том, что чувствует моя мать, а отец был так занят политикой,что, наверное, забывал о нашем существовании. Мама умерла, когда я была ещеподростком, а отцу так и не хватило времени со мной поговорить, хотя, полагаю,он очень достойный человек. Их брак немного походил на мой собственный,поэтому, наверное, я с такой покорностью и приняла охлаждение Гордона. Другоймодели семьи я просто не знаю.