Бим стал знаменитостью. Он привык, что Соня, верный егоассистент, всегда с ним и за него, он приглашал её с собой на телеэфиры. Онапридумывала уважительные причины, чтобы не пойти. Ей было стыдно и страшносказать ему правду. Она не собиралась уходить из лаборатории, но её научныйруководитель сошёл с ума. Она решила уйти, но было некуда. Проблема её заключаласьв том, что она хотела заниматься наукой, а не бессовестной коммерцией подличиной науки. Ей казалось, что сейчас такую возможность может предоставитьтолько одна структура — «Биология завтра». И вот, как будто по мановениюволшебной палочки, появился этот Кулик.

«Надо принять жаропонижающее и просто поспать, — думалаСоня. — Слишком много вопросов на одну больную горячую голову, у которой ещё ив ухе стреляет. У меня не голова, а головешка. Кулик пройдоха и жулик, никакойне учёный, впрочем, для административной работы — в самый раз. Если он там сталисполнительным директором, значит, ворочает деньгами, фондами, грантами. Личноего вряд ли могли заинтересовать мои исследования, ему это по фигу. Но кто-товедь там разбирается в научных вопросах, и Кулику поручили выйти на меня.Почему вдруг? И каким образом среди этих фотографий в папином портфеле оказалсявеликий Свешников? Может быть, одно с другим как-то связано? Нет. Ерунда. Этотемпература, это бред. Господи, как знобит. Где же Нолик?»

Она чуть не свалилась с тахты, когда Нолик шлёпнул ей налицо мокрое, пахнущее водкой полотенце.

— Горе, ты бы хоть отжал его! — простонала Соня.

Москва, 1916

Гости разъехались. Михаил Владимирович и Агапкин удалились вкабинет профессора.

— Не обижайтесь, Федор, — сказал Свешников, усаживаясь вкресло и отстригая кончик сигары толстыми кривыми ножницами, — я знаю, каклегко вы загораетесь, как остро переживаете разочарования. Я не хотел волноватьвас по пустякам.

— Ничего себе пустяки! — Агапкин прищурился и оскалилкрупные белые зубы. — Вы хотя бы отдаёте себе отчёт в том, что произошло?Впервые за всю историю мировой медицины, со времён Гиппократа, опыт омоложенияживого организма закончился удачей!

Профессор весело рассмеялся:

— О, Господи, Федор, и вы туда же! Я понимаю, когда об этомговорят горничные, романтические барышни и нервные дамы, но вы всё-таки врач,образованный человек.

Лицо Агапкина оставалось серьёзным. Он достал папиросу изсвоего серебряного портсигара.

— Михаил Владимирович, вы в последние две недели не пускалименя в лабораторию, вы все делали один, — произнёс он хриплым шёпотом, —разрешите мне хотя бы взглянуть на него.

— На кого? — все ещё продолжая посмеиваться, профессор зажёгспичку и дал Агапкину прикурить.

— На Гришку Третьего, конечно.

— Пожалуйста, идите и смотрите, сколько душе угодно. Тольконе вздумайте открывать клетку. А в лабораторию не я вас не пускал. Вы же самипросили дать вам короткий отпуск до Таниных именин, у вас, насколько я помню,возникли некие таинственные личные обстоятельства.

— Ну да, да, простите. Но я же не знал, что вы начали сериюновых опытов! Если бы я только мог предположить, я бы все эти личныеобстоятельства послал к чёрту! — Агапкин жадно затянулся папиросой и тут жезагасил её.

— Федор, вам не совестно? — Профессор покачал головой. —Если я правильно понял, речь шла о вашей невесте. Как же можно — к чёрту?

— А, всё разладилось. — Агапкин поморщился и махнул рукой. —Не будем об этом. Так вы покажете мне крысу?

— И покажу, и расскажу, не волнуйтесь. Но только давайтесразу условимся, что об омоложении мы говорить не станем. То, что произошло сГригорием Третьим, — всего лишь случайное совпадение, ну, в крайнем случае,неожиданной побочный эффект. Я не ставил перед собой никаких глобальных задач,я слишком устаю сейчас в лазарете, у меня совсем не остаётся сил и времени назанятия серьёзной наукой. В лаборатории я только отдыхаю, развлекаюсь, тёшусвоё любопытство. Я вовсе не собирался омолаживать крысу. Кажется, я говорилвам, что меня многие годы занимает загадка эпифиза. Вот уже двадцатый век надворе, а до сих пор никто точно не знает, зачем нужна эта маленькая штучка,шишковидная железа.

— Современная наука считает эпифиз бессмысленным,рудиментарным органом, — быстро произнёс Агапкин.

— Глупости. В организме нет ничего бессмысленного и лишнего.Эпифиз — геометрический центр мозга, но частью мозга не является. Егоизображение есть на египетских папирусах. Древние индусы считали, что этотретий глаз, орган ясновидения. Рене Декарт полагал, что именно в эпифизеобитает бессмертная душа. У некоторых позвоночных эта железка имеет форму истроение глаза, и у всех, вплоть до человека, она чувствительна к свету. Явскрыл мозг старой крысы, не стал ничего удалять и пересаживать, менять старуюжелезку на молодую. Я это проделывал много раз, и все безрезультатно. Животныедохли. Я просто ввёл свежий экстракт эпифиза молодой крысы.

Михаил Владимирович говорил спокойно и задумчиво, как будтос самим собой.

— И все? — Глаза Агапкина выкатились из орбит, как прибазедовой болезни.

— Все. Потом я наложил швы, как положено при завершенииподобных операций.

— Вам удалось все это проделать in vivo? — спросил Агапкин,глухо кашлянув.

— Да, впервые за мою многолетнюю практику крыса не погибла,хотя, конечно, должна была погибнуть. Знаете, в тот вечер все не ладилось.Дважды выключали электричество, разбилась склянка с эфиром, у меня заслезилисьглаза, запотели очки.

Из гостиной слышались приглушённые голоса. Играла музыка.

— Там, кажется, продолжают веселиться, — пробормоталпрофессор и взглянул на часы, — Андрюше пора бы в постель.

В гостиной правда было весело. Володя опять завёл граммофони предложил играть в жмурки. Таня смеялась, когда Андрюша завязывал ей глазачерным шёлковым шарфом под шелестящий граммофонный голос Плевицкой. Андрюшавдруг прошептал на ухо:

— Знаешь, почему папа поперхнулся, когда за завтраком сказалслово «любовь»?

— Потому что ростбиф не прожевал, перед тем как произноситьречь, — сквозь смех ответила Таня.

— При чём здесь ростбиф? Вчера вечером, когда мы с тобойбыли в театре, полковник Данилов заходил к папе и говорил с ним о тебе.

— Данилов? — Таня стала икать от смеха. — Этот старенький,седенький обо мне? Какая чушь!

— Он имел наглость просить твоей руки. Я случайно услышал,как Марина сплетничала об этом с няней.

— Подслушивал? Ты подслушивал болтовню прислуги? — злопрошипела Таня.