— Ну вот ещё! — Андрюша мстительно туго стянул узел,прихватил и дёрнул прядь волос. — Нянька глухая, они обе орали на всю квартиру.

— Эй, больно! — взвизгнула Таня.

— Если его не убьют на войне, я вызову его на дуэль!Стреляться станем с десяти шагов. Он стреляет лучше, прикончит меня мгновенно,и ты будешь виновата, — заявил Андрюша и раскрутил Таню за плечи, как будто онабыла игрушечным волчком.

— Дурак! — Таня чуть не упала, неестественным, слишкомдетским движением оттолкнула брата, на ощупь вытянула прядь из узла, при этомещё безнадёжней запутав волосы, и застыла посреди гостиной в полнейшей,бархатной темноте, которая стала быстро наполняться запахами и звуками. Ониказались ярче и значительней, чем в обычной, зрячей, жизни.

«Он решился. Он сошёл сума. Его могут убить на войне. Жена!Какая, к чёрту, из меня жена?» — думала Таня, слепо щупая и нюхая тёплый воздухгостиной.

Ноздри её трепетали, перед глазами во мраке плавали радужныекруги.

Сквозь высокий голос Плевицкой и сухой треск граммофоннойиглы Таня услышала, как выразительно сопит старая нянька в бархатном кресле икак от неё пахнет ванильными сухарями. Слева, из буфетной, донёсся музыкальныйзвон посуды, густо потянуло одеколоном «Гвоздика». Лакей Степа поливался имкаждое утро. Из отцовского кабинета приплыл мягкий медовый дым сигары. Танясделала несколько неверных шагов в неизвестность. Раздался тихий фальшивыйАндрюшин смех, отрешённый художественный свист Володи. Её вдруг обдало сухимжаром. Она испугалась, что сейчас налетит на печь, и тут же врезалась во что-тобольшое, тёплое, шершавое.

— Танечка, — пробормотал полковник Данилов, — Танечка.

Ничего больше он сказать не мог. Он только что вошёл вгостиную, столкнулся с незрячей Таней. Они обнялись, нечаянно, неловко, и такзастыли. Она успела услышать, как быстро у него бьётся сердце. Он успелприкоснуться губами к её макушке, к белой тончайшей линии пробора.

Таня оттолкнула Данилова, содрала с глаз чёрную повязку ипыталась распутать волосы.

— Павел Николаевич, ну, помогите же мне! — собственный голоспоказался ей противным, визгливым.

У полковника слегка дрожали руки, когда он выпутывал прядиеё волос, застрявшие в узле. Тане хотелось его ударить и поцеловать, хотелось,чтобы он ушёл сию минуту и чтобы не уходил никогда. Она наконец могла видеть.Он стоял перед ней, комкая в руках чёрный шарф. Она чувствовала, как у неёпылают щеки.

Когда Таня называла полковника Данилова стареньким иседеньким, она, конечно, лгала, прежде всего самой себе. Полковнику былотридцать семь лет. Невысокий, крепкий, сероглазый, он стал седым на фронте, ещёна японской войне. Тане он снился чуть ли не каждую ночь. Сны были совершеннонеприличные. Она злилась и при встрече боялась взглянуть ему в глаза, как будтои вправду уже произошло между ними все то стыдное, жаркое, жуткое, отчеговторой год подряд она просыпалась среди ночи, жадно пила воду и бежала глядетьсяв зеркало в зыбком свете уличного фонаря, льющегося в окно спальни.

Утром на первых двух уроках в гимназии Таня зевала,жмурилась, грызла кончик своей длинной светлой косы. Потом про сон забывала,жила, как обычно, вплоть до следующей ночи.

Володя язвил, что сестра влюбилась в старого монархиста,ретрограда, мракобеса, и теперь ей только остаётся повесить у себя в комнатесемейный портрет Романовых, венчаться с полковником, рожать ему детей,толстеть, тупеть и вышивать крестиком.

Андрюша мрачно, выразительно ревновал. Ему едва исполнилосьдвенадцать. Мама умерла родами, когда он появился на свет. Таня была похожа намаму, много возилась с маленьким братом. Няня внушила Андрюше, что маменькастала ангелом и смотрит на него с неба. Андрюша внушил самому себе, что Таня —полноправный земной представитель ангела маменьки и потому должна прилежновыполнять все ангельские обязанности.

К Таниным поклонникам он относился снисходительно, презиралих и даже иногда жалел. Только полковника Данилова ненавидел, тихо и серьёзно.

«Ерунда. Андрюшка все выдумал», — решила Таня, подошла кэтажерке, принялась перебирать граммофонные пластинки.

Андрюша встал рядом, спиной к гостю, картинно приклонилголову сестре на плечо. Они были почти одного роста, и стоять ему так, свывернутой шеей, было ужасно неудобно. Полковник остался один посреди гостиной.Подождав минуту, он кашлянул и тихо произнёс:

— Татьяна Михайловна, поздравляю вас с именинами, тут вотподарок. — Он вытащил из кармана маленький ювелирный футляр и протянул Тане.

Таня вдруг испугалась. Она поняла, что это не ерунда, чтоДанилов действительно говорил с её отцом о ней, а отец настолько занят своимипробирками и крысами, что не взял на себя труд предупредить Таню.

Золотой замочек не открывался. Таня сломала ноготь.

— Давайте, я попробую, — подал голос Володя, который до этойминуты сидел в кресле, рассеянно листая журнал.

В первую секунду Тане показалось, что на синем бархате сидитживой светлячок. Володя присвистнул. Андрюша презрительно фыркнул ипробормотал: «Подумаешь, стекляшка!» Данилов надел Тане на безымянный палецкольцо из белого металла с небольшим, удивительно ярким прозрачным камнем.Кольцо оказалось впору.

— Его носила ещё моя прабабушка, — сказал полковник, — потомбабушка, мать. У меня нет никого, кроме вас, Татьяна Михайловна. Отпусккончается, завтра я возвращаюсь на фронт. Ждать меня некому. Простите. — Он поцеловалТане руку и быстро вышел.

— Бедненький, — прошипел из угла Андрюша.

— Ну, что же ты застыла? — усмехнулся Володя. — Беги,догони, заплачь, скажи: милый, ах, я твоя!

— Вы, два идиота, заткнитесь! — крикнула Таня почему-топо-английски и побежала догонять Данилова.

— Дети, что случилось? Танечка куда помчалась? Где Мишенька?— прошуршал ей вслед испуганный голос няни.

В прихожей полковник надевал шинель.

— Завтра? — глухо спросила Таня.

Плохо понимая, что делает, она ухватилась за лацканы егошинели, притянула к себе, уткнулась лицом ему в грудь и забормотала:

— Нет, нет, я замуж за вас не выйду ни за что. Я слишкомлюблю вас, а семейная жизнь пошлость, скука. И запомните. Если вас там убьют, яжить не стану.

Он погладил её по голове, поцеловал в лоб.

— Будете ждать меня, Танечка, так и не убьют. Я вернусь, мыобвенчаемся. Михаил Владимирович сказал, это вам решать. Он никаких преград невидит. Разве что война, так она кончится, надеюсь, что скоро.