Нолик оглядел комнату, подошёл к книжным полкам. Там, застеклом, стояло несколько снимков. На самом большом и старом, взятом в рамку,была запечатлена строгая и очень красивая девушка. Волосы казались темней, чемна фотографиях из папиного портфеля. Коса не видна, убрана в пучок на затылке.Сонина бабушка, папина мама, Вера Евгеньевна Лукьянова, совсем юная.

Москва, 1916

Пехотный унтер Самохин жаловался, что правая рука у негозатекает, пальцы пухнут и чешутся. На указательном врос ноготь, хорошо бывырезать.

— Я, барышня, играю на гитаре и должен беречь пальцы.

Таня откинула одеяло и увидела забинтованную культю. Праваярука унтера была ампутирована до предплечья. Таня поправила ему подушку,погладила бритую голову и произнесла, подражая двум старым сёстрам-монахиням,работавшим тут же, в послеоперационной палате:

— Голубчик, миленький, потерпи.

Койка в другом конце палаты скрипела, сиплый голос тихонапевал:

— Царь на троне, вошь в окопе. У германца пуля в жопе.

На подушке возлежала большая розовая голова, бритая, как увсех раненых. Длинные руки были подняты вверх, пальцы сжимались, разжимались,кисти совершали странные круговые движения. Под одеялом угадывалось короткоетело. Плоский холм размером с туловище, а дальше ничего.

— Руки упражняю, — объяснил солдат, — теперь они у менязаместо ног. Ноги я, видишь, французу одолжил, в навечное пользование, Верденихний от германцев отбивал. И на кой леший, спрашивается, мне ихний французскийВерден сдался? Что я там забыл? Небось, они за мою деревню Канавки воевать неприбегут.

— Чешутся, чешутся пальцы-то, — повторил унтер.

— Ничего, не волнуйтесь, это скоро пройдёт, — сказала Таня.

Сухие губы унтера растянулись, сверкнул стальной клык.

— Что пройдёт? Что? Новая рука вырастет?

— А говорят, доктор Свешников такие опыты делает, чтоб учеловека отрастали руки, ноги, как, к примеру, хвост у ящерицы, — громкопроизнёс безногий.

— Сказки все это, — сказала Таня и почувствовала, чтокраснеет, — никаких таких опытов профессор Свешников не делает.

— Ты почём знаешь, барышня? — глухо спросил молодой солдат,сосед унтера.

У него была забинтована вся голова. Виднелся только рот. Егоранило в лицо шрапнелью, он лишился глаз и носа.

Безногий прекратил свои упражнения, в палате стало тихо.

— Я знаю. — Таня растерянно оглядела палату. — Я знаюпотому, что человек не саламандра!

— Волосы отрежешь — растут. И борода растёт, и ногти, даже упокойника, — весело произнёс ещё один безногий, на койке у окошка, — и кожановая вырастает на месте раны. Почему бы тогда не вырасти, скажем, целой ногеили руке?

— У младенца как молочные зубки выпадут, так новые-товылезают, — поддержал безногого унтер.

— Это совсем другое. Зачатки постоянных зубов существуютзаранее, — стала объяснять Таня, — волосы и ногти состоят из особых клеток,роговых. А новая кожа образуется только на небольших повреждённых участках,этот процесс называется регенерацией тканей, но если повреждена значительнаячасть кожного покрова, организм с этим справиться не может.

Палата молчала и слушала. Раненые смотрели на Таню.Казалось, даже безглазый смотрит. Тане стало совестно. Что-то фальшивоепочудилось в собственном бодром снисходительном тоне.

«Зачем им мои научные лекции? — подумала она. — Им нужны ихживые руки, ноги, глаза или хотя бы вера в невозможное».

— Косьма и Дамиан, святые праведники, от мертвеца ногуотпилили, к живому пришили, помолились, и ничего, все срослось. Ходил человек,нога прижилась, как родная, только была она чёрная, потому как покойникафриканец, а этот, кому пришили, сам-то белый, — громко сообщил безногий ипозвал Таню: — А ну, красавица, помоги. Мне по малой нужде надо.

На спинке кровати Таня прочитала: «Иван Карась, 1867 г.р.,рядовой…»

— Фамилия у вас интересная, — улыбнулась Таня, вытаскиваяиз-под кровати эмалированную утку.

— Хорошая фамилия, не жалуюсь. Карась — рыбка полезная.Подсоби, или вот что, лучше старуху монашку покличь, я тяжёлый.

— Ничего, — Таня старалась не морщиться от запаха,хлынувшего из-под солдатского одеяла.

Иван Карась был весь мокрый. Видно, не дотерпел и непочувствовал.

«Перчатки, — испуганно подумала Таня, — папа сказал, этонадо делать только в перчатках…»

Но отойти она уже не могла. Ей было неловко брезговатьсолдатом, звать на помощь полную, астматическую матушку Арину, которая толькочто легла поспать в сестринской комнате.

— У меня младшая, Дуняша, на тебя похожа, — сказал солдат, —такая же голубоглазая, шустрая. В горничных она, в Самаре, у купцов Рындиных.Ничего, люди не злые, платят честно, к каждому празднику подарочек. Старшаямоя, Зинка, тоже стала городская, на модистку обучилась. Сыновья оба воюют. Тутэто, маманя моя приехала из деревни, у снохи живёт на Пресне, успеть быповидать её. И за батюшкой надо бы послать кого-нибудь, причаститься мне. Я жсегодня ночью вроде как помру. Бог на небе, кони в мыле, а солдатушки в могиле.

Таня чуть не выронила утку. Безногий говорил спокойно,рассудительно, губы его не переставали улыбаться. Только теперь Таня заметила,что он пылает и сквозь бинты на культях сочится кровь.

— Подождите, миленький, я сейчас, — она бросилась вон изпалаты.

Два часа назад привезли новую партию раненых, все врачи былизаняты. Михаил Владимирович проводил срочную операцию и отойти не мог. К ИвануКарасю явился молодой хирург Потапенко вместе с фельдшером и двумя сёстрами.

— Плохо дело. Гнойное воспаление обеих культёй, вот-вотначнётся гангрена, а резать дальше некуда, — сказал Потапенко.

Повязки сняли, раны промыли, но с лихорадкой справиться несумели. Явился батюшка. Карась долго тихо исповедался в палате. Дьякон читалмолитву. Запах ладана успокаивал, усыплял. Таня впервые за эти днипочувствовала долгожданную животную усталость, без всяких мыслей, без замираниясердца и горячего комка в горле.

Это была её третья ночь в госпитале. Отец отговаривал, онане послушала. Она всё равно не могла спать, с начала Великого поста пребывала влихорадочном возбуждении. Ей хотелось действовать, преодолевать трудности,нестись, спасать кого-то.

В середине марта от полковника Данилова пришло короткоеписьмо. Его передал молодой толстый поручик. Данилов писал, что жив, из-завесенней распутицы чувствует себя болотной лягушкой, мечтает о трёх вещах:увидеть Таню, выспаться и послушать хорошую музыку. На Пасху надеется получитьотпуск, но загадывать не стоит.