– Хорошо. В обмен на убийцу Карины могу рассказать вам,что произошло у вашей конторы с Денисовым. Ведь вы же не можете этим неинтересоваться.

– Вы правы, – сказал Арсен и в этот момент услышалприближающиеся шаги. Самые обычные шаги. Но он слишком хорошо их знал.

– Рассказывайте, – произнес он спокойно, хотявнутренним зрением уже увидел все, что произойдет через секунду.

Он видел себя лежащим на мокром осеннем тротуаре, виделбледное лицо Каменской, склоненное над собой, видел всепоглощающую тьму и яркийпризывный свет где-то вдалеке.

– Говорите же, – повторил он.

Мощный удар толкнул его назад. Он сильно ударился головой овисящий на стене телефонный аппарат и только потом ощутил жгучую, непереносимуюболь в груди, услышал чей-то крик и топот чьих-то ног. Каменская подхватилаего, не давая упасть, и он жалкой тряпкой повис у нее на руках. Потом Арсенпочувствовал, что его держат более сильные руки и осторожно укладывают натротуар.

– Все, девочка, – просипел он. – Конец.

– Кто убил Карину? – слышал он ее голос. –Скажите мне. Вы обещали. Кто ее убил?

– Нет, – произнес он чуть слышно. – Нет. Нескажу.

Он собрал все силы, чтобы улыбнуться ей. Что ж, то последнеедело, которое он себе наметил, у него не получилось. Но и у нее ничего неполучится.

Он лежал на мокром осеннем тротуаре, видел бледное лицоКаменской, склоненное над собой, потом устало и облегченно закрыл глаза иувидел всепоглощающую тьму и яркий призывный свет где-то вдалеке.

* * *

– Давайте знакомиться. Моя фамилия Лесников, ИгорьВалентинович…

Саприн поднял на него усталые глаза и молча кивнул. Вот икончились самые долгие и самые страшные сутки в его жизни.

…Утром Катя ушла, хлопнув дверью, и Николай почувствовалсебя совсем скверно. Ему было стыдно и за себя, и за Шоринова. Стыдно ипротивно. Он же понимал, что все это из-за него. Если бы тогда Шоринов неузнал, что он ночевал у Кати, у них не испортились бы отношения и Дусик не сталбы ее унижать, да еще при посторонних. Швырнуть ей деньги и смотреть, как онасобирает их, ползая на коленях… Гадость какая! Мерзость!

Вернувшись в комнату, он быстро подошел к рассевшемуся надиване Шоринову и грубо схватил его за руку.

– Все, Михаил Владимирович, хватит дурака валять.Давайте деньги, и я с вами расстанусь. Пока по-хорошему.

Видно, лицо его было искажено злобой до такой степени, чтоШоринов счел за благо не конфликтовать. Он открыл шкаф, в котором висела Катинаодежда, сдвинул вешалки с платьями в сторону и нагнулся над вделанным в стенумаленьким сейфом.

– На, живоглот! – Он протянул Саприну пачкустодолларовых купюр. – За горло меня берешь, а помощи от тебя никакой.Знал бы, что ты такой, не стал бы с тобой связываться.

Николай не ответил. Демонстративно пересчитал деньги, сунулих в бумажник и ушел, не попрощавшись. Спустился вниз, сел в машину и ужесобрался было отъезжать, когда увидел, как из гастронома напротив выходит Катяв своей белоснежной длинной куртке, неся в руках две полиэтиленовые сумки спродуктами. Ему очень хотелось выскочить из машины и подбежать к ней, схватитьв охапку, поцеловать, попросить прощения и не отпускать до тех пор, пока она неулыбнется и не простит его. Катя уходила все дальше, в сторону метро, и онмедленно поехал следом, боясь выпустить ее из поля зрения и в то же времяотчетливо понимая, что разговаривать с ней бесполезно. Она все решила. Зачем еетерзать? Да и себя тоже.

Она шла метрах в ста впереди Саприна, и он видел, как онаподошла к перекрестку, постояла несколько секунд и шагнула на проезжую часть.Откуда-то справа вдруг вырвался автомобиль, делая неловкие судорожные маневры,и Саприн увидел, как белая куртка подлетела вверх и упала прямо под колесадругого автомобиля. Визг, грохот…

Он едва нашел в себе силы подойти к месту аварии. Дажеиздалека было видно, как в сплошном месиве соединились по меньшей мере пятьмашин. Над проспектом поплыл надсадный гул клаксонов, и Саприну захотелосьзажать уши руками. Он лишь мельком взглянул на то, что еще минуту назад быложивой красивой и такой любимой Катей Мацур, и опрометью ринулся назад, к еедому.

Шоринов еще не ушел. Николай ворвался в квартиру, втолкнулего в комнату и резким ударом швырнул на диван.

– Катя… – задыхаясь, произнес он. – Она погибла…Сволочь, это же из-за тебя. Из-за тебя она ушла из дома.

– Как погибла? – в ужасе переспросилШоринов. – Почему?

– Авария. Кто-то вылетел на красный свет. Ты во всемвиноват, ты, ты!

Первый же нанесенный им удар полностью лишил МихаилаВладимировича способности сопротивляться. Саприн бил его исступленно,ожесточенно, не видя ничего вокруг, кроме ненавистного лица. Он словнораздвоился. Одна его часть смотрела со стороны и говорила: «Ты не мужчина,Саприн. Ты не дерешься с противником, ты просто его избиваешь, пользуясь тем,что ты моложе и сильнее». Другая же часть, ослепшая и оглохшая от горя иненависти, молотила рыхлое слабое тело, изливая с каждым ударом всюнакопившуюся боль и отвращение. К Шоринову. К самому себе. К своей жизни.

Наконец он сумел взять себя в руки и остановиться. Долгосмотрел на валяющегося на полу Дусика, сплевывающего кровь из разбитого рта,молча повернулся и ушел.

Николай уехал к себе домой, долго стоял под душем, оттираямочалкой руки, потом лег на диван и отвернулся к стене. Он не знал, скольковремени пролежал без движения. И не знал, что сотрудники милиции, наблюдающиеза его передвижениями, уже получили сигнал о том, что в квартире трагическипогибшей Екатерины Мацур находится избитый до полусмерти Михаил ВладимировичШоринов. Им не понадобилось много времени, чтобы сопоставить факты исообразить, кто его избил.

Саприна задержали около полуночи. Просто пришли к нему домойи позвонили в дверь. Он и не думал сопротивляться. После проведенной на ногахночи, после гибели Кати и расправы с Дусиком у него уже ни на что не было сил.Он ведь не был суперменом, он был самым обыкновенным человеком, может быть,чуть более ловким и опытным, чуть более сильным и выносливым, но все равносамым обыкновенным. Он так же, как и все, мог испытывать страх, боль, горе, онточно так же уставал и точно так же отчаивался. И после всего, что он пережилза последний день, у него уже не было ни сил, ни желания от кого-то убегать. Ондаже не дослушал до конца то, что ему говорили вошедшие в квартиру работникимилиции, которые заломили ему руки за спину, едва он открыл им дверь.

– Вы задерживаетесь в порядке статьи 122уголовно-процессуального кодекса…

– Поехали, – перебил он милиционера. – Самвсе знаю.

Его привезли на Петровку. И вот теперь красивый оперативниксо строгим лицом говорил ему: