Первым делом он захлопнул дверь и задвинул ее стоявшим вприхожей шкафом. Серьезного штурма эта баррикада не выдержала бы, но по крайнеймере, незаметно преодолеть ее им не удастся. После этого Артем подошел к окну иосторожно выглянул наружу. Это была практически идеальная огневая позиция — свысоты четвертого этажа ему было отлично видно подступы к подъезду и с десятоктварей, полукругом сидящих у входа. Теперь преимущество было за ним, и он незамедлил им воспользоваться. Включив лазерный прицел, он навел красную точку наголову самой крупной из осадивших подъезд бестий и, выдохнув, спустил курок.Громыхнула короткая очередь, и создание беззвучно завалилось на бок. Остальныемолниеносно метнулись в разные стороны, и через мгновение улица была пуста. Нов том, что далеко они уходить не собирались, сомневаться не приходилось. Артемрешил переждать и убедиться, что смерть собрата действительно отпугнула этихтварей.

А пока у него было немного времени, чтобы исследоватьквартиру.

Хотя стекла здесь, как и во всем доме, были давно выбиты,мебель и вообще вся обстановка сохранились на удивление хорошо. По полу былиразбросаны маленькие комочки, напоминавшие крысиный яд, который использовали иони дома, на ВДНХ. Может, это он и был, потому что ни одной крысы в комнатахАртем не заметил. Чем дольше он ходил по квартире, тем больше убеждался, что еежильцы не бросили ее впопыхах, а тщательно законсервировали, надеясь однаждывернуться. Она была тщательно убрана, на кухне предусмотрительно не былооставлено никаких продуктов, которые могли бы привлечь грызунов или насекомых,большая часть мебели была укрыта целлофаном.

Переходя из комнаты в комнату, Артем пытался представитьсебе, каким был быт людей, живших в этой квартире. Сколько их здесь жило? Восколько они вставали? Приходили с работы? Ужинали? Кто сидел во главе стола? Омногих занятиях, ритуалах и вещах он имел представления только по книгам, исейчас, видя настоящее жилье, убеждался в том, что раньше многое воображал себесовсем неверно.

Артем аккуратно приподнял полупрозрачную полиэтиленовуюпелену и осмотрел книжные полки. Среди знакомых по книжным развалам в метродетективов там стояло несколько красочных детских книг. Он взялся за корешокодной из них и тихонько потянул на себя. Пока он листал украшенныеизображениями веселых зверей страницы, из книги выпал листок плотной бумаги.Нагнувшись, Артем поднял его с пола — это оказалась выцветшая фотографияулыбающейся женщины с маленьким ребенком на руках.

Он окаменел.

Ритм, с которым билось его сердце, нарушился. Только чторазгонявшее по телу кровь размеренными толчками, оно вдруг заспешило, застучалоневпопад. Артему страшно захотелось снять тесный противогаз, глотнуть свежеговоздуха, каким бы ядовитым он ни был. Осторожно, словно боясь, что снимокрассыпется в прах от прикосновения его пальцев, он взял его с полки и поднес кглазам.

Женщине на вид было лет тридцать, малышу на ее руках — небольше двух, и из-за смешной шапочки на его голове было трудно определить,мальчик это или девочка. Артем перевернул фотографию и стекло его противогазасразу затуманилось. На обратной стороне синей шариковой ручкой было написано:«Артемке 2 годика 5 месяцев».

Из него словно выдернули стержень. Ноги обмякли, и он уселсяна пол, подставляя снимок под падающий из окна лунный свет. Почему улыбкаженщины на фотографии казалась ему такой знакомой, такой родной? Почему онначал задыхаться, как только увидел ее?

До того, как этот город погиб, в нем жили больше десятимиллионов человек. Артем — не самое распространенное имя, но на многомиллионныймегаполис детей с таким именем должно было приходиться несколько десятковтысяч. Все равно, как если бы так звали всех нынешних обитателей метро. Шанстак мал, что считаться с ним просто не имело смысла. Но почему тогда емуказалась такой знакомой улыбка женщины с фотографии?

Он попытался вызвать в памяти обрывки воспоминаний одетстве, которые иногда мелькали на доли секунды перед его мысленным взором иливсплывали в его снах. Уютная маленькая комната, мягкое освещение, читающаякнигу женщина… Широкая тахта. Он вскочил с места и вихрем снова пронесся попомещениям, на этот раз пытаясь найти в одном из них обстановку, похожую на ту,что ему грезилась. На долю секунды ему показалось, что в одной из комнат мебельрасставлена так же, как в его воспоминаниях. Диван выглядел чуть иначе, и окнобыло проделано не там, ну и пусть, в конце-концов, в сознании трехлетнегоребенка эта картина могла отпечататься чуть искаженно…

Трехлетнего? Возраст на фотоснимке стоял другой, но это тоженичего не значило. Даты рядом с подписью не было. Он мог быть сделан когдаугодно, не обязательно за несколько дней до того, как жильцам квартиры пришлосьнавсегда оставить ее. Фото могло быть снято и за полгода, и за год до этого,убеждал он себя. Тогда возраст мальчика в шапочке на снимке совпал бы с егособственным… Тогда вероятность того, что на снимке изображен он сам… и егомать… выросла бы в десятки раз. Но фотография могла быть сделана и за три, и запять лет до этого, холодно сказал внутри чей-то чужой голос. Могла.

Внезапно ему в голову пришла еще одна мысль. Распахнув дверьв ванную комнату, он огляделся вокруг и наконец нашел то, что искал. Зеркалобыло покрыто таким слоем пыли, что даже не отражало свет его фонаря. Артем снялс крючка оставленное хозяевами квартиры полотенце, и протер зеркальную гладь. Вобразовавшейся проруби медленно всплыло отражение его лица в противогазе ишлеме. Он осветил себя фонарем и посмотрел в зеркало.

Худое, изможденное лицо под пластиковым забраломпротивогаза, находившееся по другую сторону зазеркалья, ничем не напоминало емуте черты, которые он видел, когда смотрелся в зеркало в последний раз. Когдаэто было? Незадолго до выхода с ВДНХ, но сколько времени прошло с тех пор, онсказать не взялся бы. Судя по его отражению, несколько лет.

Вспомнив, зачем он сюда пришел, Артем поднес к лицуфотографию, внимательно вгляделся в личико мальчика, потом перевел глаза назеркало. Снова посветил на снимок, и опять посмотрел на свое лицо подпротивогазом. Если бы его только можно было стащить и сравнить себя с ребенкомна фото. Разумеется, вырастая, люди порой неузнаваемо меняются, но ведь всегдаостается в лице каждого что-то, напоминающее о далеком детстве.

Оставалось одно: когда он вернется на ВДНХ, спросить уСухого, похож ли мальчик с фотографии на того, чью ручонку он впервые взял всвою ладонь тогда, почти двадцать лет назад. И, главное — похожа ли женщина,улыбающаяся ему сейчас с кусочка бумаги, на его мать. Пусть ее лицо было тогдаискажено гримасой отчаяния и мольбы, Сухой все равно узнает ее. У негопрофессиональная память на лица, он точно сможет сказать, кто на фото. Она этоили нет…