– Советую облегчиться, – сказала самымнепринуждённым тоном чёрная голова с белой полосой вдоль глаз, – Передрискованным делом это полезно. Чтоб хара не трепетала.

Эраст Петрович вежливо поблагодарил, но отказался. Хара унего нисколько не трепетала, просто одолевало тоскливое предчувствие, чтодобром эта история не кончится. В голову, как в ту достопамятную ночь, лезлачушь про заголовки в завтрашних газетах:

«РУССКИЙ ДИПЛОМАТ – ШПИОН», «НОТА ЯПОНСКОГО ПРАВИТЕЛЬСТВАРОССИЙСКОЙ ИМПЕРИИ» и даже «РАЗРЫВ ДИПЛОМАТИЧЕСКИХ ОТНОШЕНИЙ МЕЖДУ ЯПОНИЕЙ ИРОССИЕЙ».

– Ну, скоро вы? – нетерпеливо сказалвице-консул. – Двадцать три минуты д-двенадцатого. Ночи сейчас коротки.

Из уборной крались длинным тёмным коридором, Асагава вприкрученных верёвками соломенных сандалиях, Фандорин на своих каучуковыхподмётках. Полицейское управление мирно почивало. Вот что значит низкий уровеньпреступности, не без зависти подумал титулярный советник. По дороге лишь развстретился кабинет, в котором горел свет и, кажется, шла какая-то ночнаяработа, да однажды из-за угла со свечой в руке вышел дежурный офицер.Позевывая, прошёл мимо, не заметив два чёрных силуэта, вжавшихся в стену.

– Пришли, – шепнул Асагава, остановившись передвысокими двойными дверями.

Он сунул в скважину какую-то железку (обыкновенная отмычка,определил Эраст Петрович), повернул, и соучастники оказались в просторнойкомнате: ряд стульев вдоль стен, стол секретаря, в дальнем конце ещё однадверь. Ясно – приёмная. Консул Доронин рассказывал, что в Японии шесть летназад произошла великая бюрократическая реформа: на чиновников вместо кимононадели мундиры и заставили их сидеть не на полу, а на стульях. Чиновничествопоначалу чуть не взбунтовалось, но понемногу привыкло. А жаль. То-то, наверное,было живописно. Приходишь в казённое место, а там столоначальники, писари,письмоводители – все сплошь в халатах и ноги сложены калачиком. Фандоринвздохнул, посетовав на то, что разнообразие жизнеустройства в мире постепенновытесняется единым европейским порядком. Через сто лет всё везде будетодинаковое, не поймёшь, в России ты или в Сиаме. Скучно.

Комната, расположенная за приёмной, тоже ничегопримечательного собой не представляла – обычный кабинет значительного лица.Один стол широкий и короткий, перед ним другой – узкий и длинный. В стороне двакресла, для неофициальной беседы с важным посетителем. Книжные полки со сводамизаконов. На самом видном месте фотографический портрет императора. Единственнаянеобычность, с японской точки зрения, – распятие, висевшее рядом сизображением земного владыки. Ах да, ведь Суга христианин, у него и на шеекрестик висит.

Ничего себе последователь Христа, покачал головой ЭрастПетрович, но тут же устыдился. Можно подумать, наши боголюбцы не предают и неубивают.

Асагава поплотнее прикрыл шторы, зажёг масляный фонарь иподошёл к титулярному советнику. Он выглядел взволнованным, даже торжественным.

– Не знаю, найдём ли мы тайник и вообще, чем всё этокончится, поэтому скажу сейчас то, что обязан сказать. Я должен был прийти сюдаодин. Ведь это наше, японское дело. Моё дело. Но я очень признателен вам,Фандорин-сан, что вы вызвались составить мне компанию. Я верю в вашудогадливость больше, чем в свою. Без вас мне вряд ли удалось бы отыскать рычаг,а вы хитрый. Почти такой же хитрый, как интендант Суга.

Эраст Петрович церемонно поклонился, но инспектор не понялиронии – тоже ответил поклоном, только более глубоким.

– Не думайте, что я не понимаю, насколько ваша жертвавыше моей. Если мы попадёмся, мне-то что, я всего лишь лишу себя жизни и покроюпозором род Асагава, честно служивший закону два с половиной века. Вы жеопозорите свою страну и своего государя. Вы очень храбрый человек, Фандорин-сан.

Снова обменялись поклонами, теперь уже безо всякойшутливости со стороны вице-консула, и приступили к поискам. Время былоодиннадцать тридцать семь.

Сначала простукали две боковые стены, потом поделили кабинетна правую и левую части. В отличие от энергичного инспектора, шустрообстучавшего на своей половине плинтусы и половицы, перебравшего все предметына письменном столе и занявшегося книгами, Эраст Петрович почти ни к чему неприкасался. Неспешно прохаживался, светя себе американским электрическим фонариком.Отличная штуковина, самоновейшей конструкции. Луч давала яркий, густой. Когдасвет начинал слабеть – с интервалом в полторы минуты, полагалось подкачатьпальцами пружину, и фонарик немедленно оживал.

Немного постоял перед портретом. Его величество микадо былизображён в военном мундире, с эполетами и саблей. Юное жидкоусое лицопоказалось Фандорину отмеченным печатью вырождения (что было неудивительно,учитывая двадцать пять веков генеалогии), но взгляд у императора Муцухито былпытливый, внимательный. Терпелив, осторожен, скрытен, неуверен в себе,любознателен, поупражнялся в физиогномистике вице-консул. Мастер нинсо,несомненно, увидел бы куда больше, но и этого было довольно, чтобы сказать:молодой венценосец далеко пойдёт.

– Я свою половину закончил, – объявилАсагава. – Ничего.

– Желаете поменяться? Извольте.

Фандорин вышел на середину комнаты, сел на стол длясовещаний, поболтал ногой. Четверть первого.

Архив – это то, что бывает нужно часто. Вероятнее всего,одно из двух: или рычаг в пределах досягаемости и его можно повернуть, невставая из-за письменного стола; либо же, наоборот, рычаг расположеннепосредственно у входа в секретный отсек. На столе Асагава всё осмотрел самымтщательным образом. Стало быть, второе.

Стен, в которых может быть спрятан тайник, две. Та, закоторой приёмная, и внешняя отпадают.

Фандорин прошёлся взад-вперёд, присматриваясь.

Стенные часы пробили один раз.

– Двигали? – показал на них титулярный советник.

– Конечно. – Асагава вытер со лба пот. – Яподелил комнату на квадраты, стараюсь ничего не упустить.

Да, в часах рычага быть не может, размышлял Фандорин. Станетуборщик вытирать пыль, заденет. Или часовщик, отвечающий за завод икорректировку…

– У меня квадраты кончились, – упавшим голосомсообщил инспектор. – Что делать? Попробую ещё раз…

Час сорок две. Где же может быть рычаг? Под обоями иплинтусами нет. В книжном шкафу тоже. Картины Асагава тоже приподнимал…Внезапно Эраст Петрович замер.

– Скажите, вы портрет императора трогали?

– Что вы! Как можно? – Инспектор даже вздрогнул отстоль кощунственного предположения.

– Но ведь пыль с него кто-то стирает?