– Эту священную обязанность может исполнять толькохозяин кабинета, со всей подобающей почтительностью. У меня в участке никто непосмел бы касаться руками августейшего портрета, что висит над моим столом.Пыль с лика государя вытирают утром, едва придя на службу. Особой шёлковойтряпицей, предварительно поклонившись.

– Понятно. Ну так я покажу вам, как открываетсят-тайник.

Титулярный советник взял стул, поднёс к стене, влез,уверенно взялся за портрет руками. Асагава охнул.

– Вот так, – промурлыкал Эраст Петрович, качнувраму влево. Ничего не произошло. – Ну, тогда вот так.

Качнул вправо – опять ничего. Фандорин потянул портрет насебя. Дёрнул кверху, книзу. Наконец, вообще перевернул вверх ногами. Бедныйинспектор только постанывал.

– Черт! Неужели ошибся?

Эраст Петрович снял императора, постучал по стене. Звук былглухой.

В сердцах привесил портрет обратно – тот эпатированнозакачался.

Молодому человеку сделалось стыдно. Не за ошибку, а за то, скакой снисходительной величавостью он давеча протянул своё «поня-ятно». Лучфонарика скользнул по обоям, осветил сверху поперечную перекладину распятья.

У титулярного советника перехватило дыхание.

– Скажите, а кто протирает к-крест? Тоже хозяинкабинета?

Фандорин соскочил на пол, передвинул стул поближе краспятью. Снова вскарабкался.

– Конечно. Уборщик не посмел бы. Он знает, что этосвященный для вашей религии предмет.

– Угу. Оно и видно…

Символ христианской религии явно пользовался у интендантаменьшим почтением, чем портрет императора Муцухито – на чёрном дереве скопилсятонкий слой пыли.

Эраст Петрович попробовал сдвинуть распятье с места – невышло. Посветив получше, увидел, что крест не привешен и не вбит, а как бынемного утоплен в стене. Странно! Значит, для него сделана специальная выемка?

Попытался вытянуть. Не удалось. Тогда нажал.

Распятье с едва слышным щелчком ушло в обои глубже, теперьего края торчали не более, чем на дюйм.

Секунду спустя раздался мелодичный лязг, и часть стеныпроворно отъехала, почти отпрыгнула в сторону, за книжные полки. Открылсятёмный прямоугольник чуть ниже человеческого роста.

– Есть! Тайник! – крикнул Асагава и испуганнооглянулся на дверь приёмной – не громко ли.

Фандорин же механически взглянул на часы: без двух минутдва.

Инспектор прочувствованно, чуть не со слезами, произнёс:

– Ах, что бы я без вас делал! – И, пригнувшись,нырнул в дыру.

Вице-консула же заинтересовало устройство тайника – вразрезе оно было хорошо видно: под слоем штукатурки дубовая доска, потомпробка. Вот почему простукивание ничего не дало. Рычаг высвобождает мощныестальные пружины, этим объясняется «прыгучесть» перегородки. Интересно,захлопывается она столь же стремительно или нужно прилагать усилие?

Удовлетворив техническое любопытство, Эраст Петровичпоследовал за сообщником.

Хранилище секретов представляло собой узкую, но довольнодлинную, шагов в десять, комнатку, всю стену которой занимал стеллаж. Надеревянных полках стояли обычные канцелярские папки разной толщины. Асагавабрал их одну за другой, восклицал что-то по-японски и клал обратно. Вице-консултоже взял одну, потолще. На обложке были выведены иероглифы. Два первых былилёгкие, Эраст Петрович их узнал: «Восточная столица», то есть «Токио», нодальше шла какая-то тарабарщина.

– Что тут написано?

– «Токийское губернское управление», – мелькомглянул Асагава. – Это что! Тут есть министры, члены ГосударственногоСовета, даже – вы не поверите – члены императорской фамилии! У этого человеканет ничего святого!

Он заглянул в тоненькую папочку, стоявшую отдельно, и вдругпокачнулся.

– Её величество! Да как он посмел? За одно это Сугунужно предать смерти!

– И что там у него про императрицу? –полюбопытствовал Фандорин, заглядывая через плечо японца.

Ничего интересного на листке не увидел – какая-то запискавсе теми же иероглифическими каракулями, но инспектор невежливо оттолкнулЭраста Петровича локтем.

– Сам не прочёл и вам не дам! Какая гнусность!

Трясущимися пальцами он изорвал в мелкие клочки записку иещё несколько бумажек, хранившихся в папке.

– Послушайте, две минуты третьего, – показал емучасы титулярный советник. – Мы не за этим сюда пришли. Где папка сзаговорщиками?

По причине иероглифической неграмотности занять себя ЭрастуПетровичу было нечем. Пока Асагава рылся на полках, молодой человек посветилфонариком во все стороны. Ничего интересного не обнаружил. Похоже, внутритайника рычага не было, он открывался и закрывался только снаружи. Под потолкомторчали газовые рожки – очевидно, из кабинета можно было зажечь освещение, нонужды в том не было, вполне хватало лампы и фонарика.

– Есть! – выдохнул инспектор. – На корешкенаписано «Окубо». – Лихорадочно зашелестел листками. – Вот моипропавшие донесения, все три! А это рапорт начальника полиции из городаКагосима. Он докладывает, что, по агентурным сведениям, в Токио отправилсямастер фехтования Икэмура Хёскэ с двумя учениками. Приметы; сорок пять лет,шрам слева на шее и у виска, левая рука скрючена. Прозвище – Камиясури, Наждак,потому что рукоятку меча он оборачивает наждаковой бумагой – правая ладонь унего крепче железа. Это он, Сухорукий! Погодите, погодите, тут ещё… – Асагававынул один за другим три листка, исписанные тушью странного бурогоцвета. – Это присяга. Написано кровью. «Мы, нижеподписавшиеся, клянёмсячестью не пожалеть своей жизни во имя высокой цели – истребить подлогоизменника Окубо…» Таких документов три. На одном шесть подписей – это шестёрка,убившая министра. На втором три подписи, первая – Икэмуры Хёскэ. Наши сацумцы!На третьем четыре подписи. Значит, была ещё одна группа, оставшаясянеобнаруженной. Тут есть имена, теперь злоумышленников будет нетрудно найти,пока они ещё чего-нибудь не натворили… Мы победили, Фандорин-сан! Суга в нашихруках! С этими клятвами, с украденными донесениями мы сможем его прижать!

– Он и так был в наших руках, – хладнокровнозаметил Эраст Петрович. – За этот милый архив ему не сносить головы, дажебезо всяких з-заговоров.

Асагава покачал головой: