Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— А ты пел сольно, пел! — подпрыгивал не местебоян Шнобель.
— У меня слух есть, — парировал тот и сел.
Заинтригованный Иван толкнул сидящего рядом бояна булавой испросил:
— Слушай, кто это?
— Боян, ткачев сын, — потирая бок ответил сосед.
— А что такое ВБО?
— Всерусское боянское объединение... Ну ты, критик, итемный! Кто ж нас не знает?!
Пристыженный дурак примолк. А директор ласково потрепал поголове хнычущего Шнобеля, шепнул ему что-то на ушко и объявил:
— Ну что ж, пора и обсудить кого-нибудь. На закуску,так сказать. Лапкин, говорят, вы уже прослушали былины молодых?
Но не успел Лапкин ответить, как из тесной кучки безусыхбоянов, которые трясясь от страха стояли в дверях, вынырнул удивительныйчеловек. Иван-дурак при его появлении поперхнулся медовухой, которую кто-толюбезно протянул ему, и стал на всякий случай натягивать боевые рукавицы.
Человек был немолод и на бояна ничуть не походил. Да ивообще не походил он на русича, хоть и сабельку имел, какой любой богатырь быпозавидовал. Но самое удивительное — его волосы и борода имелинежно-зеленый, напоминающий о весне и свежей травке, цвет!
— Кстати, о былинах, — заорал он. — Услышавслово «былины» я решил рассказать вам удивительный факт! Слово «былины»происходит от древнерусского слова «быль»! Быль же означает — бывалое,бывшее, то есть уже случившееся и запавшее в память народа! Кстати, о народе!Слово «народ»...
— Ты кто такой? — осадил его директор. — Ятебя раньше не видел.
— Боян я, — раскланиваясь, сообщилзеленоволосый. — Кстати, слово «боян» происходит от...
— А ты не тать лихой? — вскинулся Шнобель. —Не печенег ли? Не кавказец ли дикий?
— Я русский боян, — обиделся тот. — Авторзамечательных застольных былин, исполняющихся напевно, вполголоса.
— А почему мы тебя не слышали? — продолжал бдитьШнобель.
— Пару лет назад, — помрачнелзеленоволосый, — шел я по лесу и упал в берлогу. Мне медведь на ухо инаступил. С тех пор я пою тихо, для себя.
— Кубатайчик! — всплеснул руками боянВерхушкин. — Помню, помню я тебя! Ребята, это наш, боян!
Зеленоволосый гордо подбоченился и помахал Верхушкину рукой.
— Да, — задумчиво сказал директор ВБО. —Ситуация. А грамотка, что ты боян, у тебя имеется?
— Вот она.
Директор осмотрел грамотку, понюхал, попробовал на зуб.Кивнул:
— Пойдет. Отлично сделана. Даже лучше, чем настоящая.Садись, боян, с этого и начинать надо было.
Тот плюхнулся на скамью рядом с Иваном и окинул его пытливымвзглядом. Потом уставился на булаву.
— Слово «булава»... — начал он...
Иван торопливо сунул ему чашку с медовухой.
— Я не пью, — обиделся зеленоволосый. — Япьянею от общения, находясь в окружении пьющих. Это имеет ряд следующихпреимуществ...
Зажав обращенное к соседу ухо перчаткой, Иван вновьуставился на директора ВБО. Рядом с ним уже стоял боян Лапкин.
— Слушали мы сегодня былины северного боянаКуланьяннена, — начал он. Стоящий у дверей толстенький молодой боян глупоулыбнулся и сделал вид, что настраивает гусли.
— Боян голосистый, былины хорошие, — продолжалЛапкин, — но петь их нельзя!
Боян Куланьяннен уронил гусли и выпучил глаза.
— Почему нельзя? — сам себя спросил Лапкин и самже ответил: — Во-первых, мы таких не поем. Во-вторых, молод еще. Втретьих, уж очень у него былины жестокие. Вот, скажем, былина о сорокабогатырях и заколдованном острове. В ней богатыри, да даже и не богатыритолком, а добры молодцы, только и делают, что друг друга на кусочки рубят.Такого не бывает!
«Бывает!» — хотел было пискнуть Иван, но сообразил, чтонарушать напряженный полет мысли старого бояна невежливо, и промолчал.
— Вот если былину переделать так, чтобы они друг другане убивали, а понарошку дрались, — продолжал Лапкин, — чтоб булавы уних были соломенные, а кровь — из сиропа клюквенного, тогда петь можно.Есть у вас на севере клюква?
— Есть, — пролепетал Куланьяннен.
— Вот и переделайте. У вас большое будущее, боян. Вывполне сможете петь колыбельные песенки для детишек малых.
— А если я для взрослых петь хочу? — обреченнопоинтересовался северянин.
Все иронически заулыбались. Боян-ткачев сын приподнялся иразъяснил:
— Поймите, Куланьяннен, эти экологические ниши у насдавно заняты. Остались места лишь для бояна-колыбельщика, бояна-хитрого мужичкаи бояна-гитариста. Гитариста — это чтобы показать нашу прогрессивность. Нагишпанском инструменте, гитаре, играешь? Нет? Вот так-то. Что там у него сдругими былинами?
— Ну, парочку мелких можно вставить в очередной концерт«Версты былинные», — снисходительно сказал Лапкин. — Есть еще однабольшая, но какая-то больно запутанная. Можно, правда, ее до ума довести. Надов начале петь последний куплет, потом второй, затем десятый и сорок третий.Остальные выкинуть, а двадцать шестой петь в виде припева.
— Дело говоришь, Лапкин, — поддержал егобоян-ткачев сын. — Кого еще прослушали?
— Бояна Бурчалкина с юга, — нахмурился Лапкин. —Только сам он не приехал, а прислал на бересте текст былины срамной. «Бабушка иВасилек» называется.
— Читал, читал, — оживился кто-то измолодых. — Ох, срамная былинка! Там Василек этот бабушку...
— Раз сам не приехал, и обсуждать не будем, — поспешилперебить его директор. — Грамотку сию возле печки положите. Мало ли что,вдруг дров не хватит... Кто еще у нас спеть хочет?
Тут Ивану-дураку плашмя саданули по затылку саблей. Онгневно обернулся, и, отняв от уха рукавицу, уставился на зеленоволосого соседа.
— Извини, — зашептал тот. — Привычка такая,как попаду в народ, так хочется саблей махать. Руки надо чем-то занять...
— На, — Иван протянул ему пригоршню семечек,оставшихся в кармане от первой встречи с Марьей-искусницей. Он справедливорешил, что семечки могут занять соседу не только руки, но и язык. И угадал.
А возле директора ВБО уже стоял крепенький мужичок сгрустным выражением лица. Он со вздохом протянул ему несколько берестяныхсвитков и произнес:
— Написал я тут маленько... Петь не надо, скажитепросто, что не так...
— Хитрый мужичок! — хором закричали бояны. —Покатит!
— Теперь бы еще гитариста найти, — мечтательносказал директор.
А бояны веселились. Крынки с медовухой незаметно уступилиместо бутылям с зеленым вином. Сильно захмелевший от общего веселья соседприник к Ивану-дураку и зашептал: