— Ничего, ничего, жили без мужа и дальше поживем. Неплачь, девчонка. Пройдут дожди. Дурак найдется. Ты только жди.

Несмеяна ревела.

Князь сказал жалостливо:

— Ну, хочешь, я ширинку расстегну? Посмеешься.

— Не-е-т, — замотала головой Несмеяна, — мнеу тебя не смешно-о-о.

Владимир вздохнул, посмотрел вслед полоненому Ивану ипечально сказал:

— Однако, каких людей теряем! Лучших людей...

Сидел за решеткой в темнице сырой, страдая с похмелья, дуракмолодой. Ох и муторно же ему было! Друзей не спас, а еще хуже подставил. Сам внемилость попал. Царевну обидел, князя оскорбил. Опохмелиться нечем.

— Эй, дурак, передача тебе, — маленькое окошечко вжелезной двери камеры открылось, и разукрашенный синяками стражник протянулИвану бутыль и огромный каравай. — Девка твоя, Марья-искусница, передала.Я отпил пару глоточков, ты уж не серчай.

Иван посмотрел на бутыль.

— Глоточки-то у тебя богатырские. Как глотнешь — четвертушечка,присосешься — поллитровочка... Что, у меня и прав никаких нет?

— Как нет? Есть. Чай, у нас Русь, а не дикая странаполовецкая. Есть у тебя право сохранять постное лицо, есть право кричать благимматом, есть право на один звонок.

— Насчет лица и насчет мата я понял. А вот насчетзвонка...

Стражник молча просунул в окошечко коровий колокольчик. Иванв сердцах плюнул, но правом воспользовался. Полегчало. Сел в углу темницы начугунную богатырскую парашу и откупорил бутыль. После нескольких глотковпочувствовал, что сил прибавилось, а в голове просветлело.

— Ох, Марьюшка, ох, уважила, — нежно прошептал он,лаская бутыль. — И закусочку не забыла...

Он разломил каравай и с удивлением уставился на выпавшуюоттуда грамотку.

— Неспроста, — прошептал дурак. — Илиспроста? Хорошо, что я азбуке обучен.

Развернув бересту, Иван прочел:

«Миленочек! Сразу два горя у меня. Дядька Черномор в ваннеутонул, а тебя пес В. в тюрьму засадил. Первому горю не помочь, а со вторымсправимся.

В караване спрятаны вещи хитромудрые, что бежать тебепомогут. Во-первах — пилка-самопилка, во-вторых — лесенка-чудесенка,а в третьих — лом-самолом. И еще — кепка-невидимка. Дружок твой,Емеля, с ейной помощью гнева княжеского избег, у меня под кроватью спрятался.Друг твой — такой затейник, за тебя горой стоит.

Да учти, милый, вещам мудреным надо в стихах приказывать,иначе не понимают. Ты уж постарайся. Как убежишь, приходи ко мне. Твоя М.»

Заинтригованный Иван растребушил каравай и нашел: маленькуюпилку, вроде тех, какими модницы ноготки полируют, изящный медный ломик вкожаном чехле и маленькую бамбуковую лесенку. Кепку-невидимку, как не искал,найти не смог. Видать уж больно невидима была.

Бережно подобрав и съев все хлебные крошки, не от голода, аот высоких моральных устоев, Иван задумался. Как же пустить в дело хитруюснасть. И как ей приказывать?

Но не зря Иван-дурак с боянами общался. Смекнул, что любойдурак может сладко петь, коль нужда заставит. Откашлявшись, Иван приказал:

Ну-ка, пилка-самопилка,

Что моя прислала милка!

Пилка встрепенулась.

Из неволи выручай,

Дырку быстро проточай!

Презрительно фыркнув, пилка улеглась на место. Видать, не теслова дурак сказал. Но Иван не сдавался:

Пилка, встань передо мной

Словно лист перед травой!

Встала.

Проточи-ка стену, пилка,

Чтоб остались лишь опилки!

Пилка метнулась к стене темницы и с визгом принялась еераспиливать. Летело каменное крошево, дурак на радостях бил в ладоши. Наконец,в стене образовалась порядочная дыра, в которую Иван и протиснулся.

— Ну, хорошо, — озадаченно сказал он,оглядевшись. — И что же я буду делать в соседней камере?

Иван действительно попал в соседнюю камеру. Темно в нейбыло, хоть глаз выколи. Ох, точнее надо было указывать пилке задание! А она, темвременем, не унималась, а все точила и точила камень. Видать, пока все неразгрызет, как приказано, в опилки, не остановится.

— Дурак я, дурак... — простонал Иван.

— Иванушка! — прогремел троекратный вопль, и изтемных углов бросились к нему друзья — Илья Муромец, Добрыня Никитич иАлеша Попович! Они-то и сидели в соседней камере!

С ног до головы в цепях тяжелых, богатыри радостно билиИвана оковами по голове, а Добрыня приговаривал:

— Не чаяли и увидеть снова! Уважил стариков, уважил!..Ослобонил! Ах ты ж соколик наш! Спаситель!

Когда первая радость утихла, вновь встретившиеся друзьяотхлебнули из марьиной бутыли, и Илья грустно сказал:

— Эх, коли б не цепи чугунные, не удержали б нас стеныкаменные! Разнес бы я тюрьму по кирпичику, раскидал бы стражничков по Киеву! Асобаке князю — морду набил!

— Морды будем позже бить, — успокоил его Иван.Достал лом и повелел:

Эх, лом-самолом,

Сотвори крутой облом!

Сбей с дружков оковы на пол,

Так, чтоб пот с них не закапал!

— А при чем тут пот? — удивился Попович, покалом-самолом освобождал их от цепей.

— Для рифмы, — туманно объяснил Иван.

Лом-самолом тем временем выполнил работу и с мягким звономпереломился пополам.

— Одноразовый, — догадался Алеша. — Ничего,все равно неплохо.

Илья Муромец подошел к двери и заорал:

— Охохонюшки!

Одним могучим пинком он вышиб дверь с петель. По коридорузабегали испуганные стражники. Друзья гордо вышли из темницы и в замешательствеостановились. Темницу-то, оказывается, опоясывала стена чугунная, во сто саженьвышиной, колючкою железной окутанная,

— Ломать не буду, — заупрямился Илья. — всепальцы заножу.

— Друзья! Я знаю тайный ход! — воскликнул Добрыняи откинул чугунную крышку, закрывающую глубокую яму.

— Ну и амбре, — брезгливо заметил чистоплюйПопович.

— Естественно. Заморское изобретение, канализация. Сюдапараши выливают, и отсюда по подземному ходу все течет в Днепр. Спускаемся!

— Как? — дельно заметил Илья. — Прыгать-товысоко, расшибемся,

Гордый дурак достал из-за пазухи лесенку-чудесенку искомандовал:

Эй, волшебное творенье,

Гордость стольных городов,

Ну-ка, всем на удивленье