Что касается таинственного Чарли, ушедшего из жизни ТерриСью, то, по словам Грейди, парень был "не так уж плох", но младенецна руках Терри Сью был не его – вот Чарли и взыграл, почему, мол, настоящийотец не хочет объявиться, а кто этот отец – до сих пор было не ясно.

Я посоветовал Грейди провести тест ДНК и определить, не былли зачат этот младенец Палашкой. Мне казалось, тест необходим. Во мне сиделоглубокое подозрение, что Папашка причастен к рождению младенца, зачатого вскорепосле смерти Милочки, и что Чарли просто не знал, как с этим быть.

"Послушайте, Грейди, – сказал я, – ситуациятакова, что ее никогда нельзя будет выправить полностью, но мне кажется, что мыможем хотя бы немного ее изменить. Если в этом новом доме мужчины по-прежнемубудут сменять друг друга – тут мы бессильны что-то сделать. По крайней мере,благодаря нам Терри Сью станет независимой. А это значит, что ей не придетсябольше мириться с тем, кто ей не по душе. Просто выплачивайте ей регулярноденьги, а что она с ними будет делать – нас не касается. Если она будет моритьголодом ребятишек, тогда мы станем выдавать деньги на продукты непосредственноэкономке. А еду готовить и подавать сможет няня. Так все и устроим, если намбольше ничего не помешает".

Чем я не поделился с Грейди – так это своей мечтой, чтооднажды Томми переедет жить в Блэквуд-Мэнор. А еще я мечтал, что Томмиотправится путешествовать по миру вместе со мной, Моной, тетушкой Куин и Нэшем.Я мечтал, что Томми когда-нибудь станет блестящим ученым и, кто знает, можетбыть, даже блестящим живописцем. Может быть, Томми найдет исчезнувшуюАтлантиду. В общем, я мечтал, что он когда-нибудь официально станет Блэквудом.

Я также не посвятил Грейди в то, как сильно осуждал Папашку,хотя пытался этого не делать, за то, что тот оставил своего сына, Томми, в этомубожестве, и за то, что он проявил такую черствость к этой женщине, Терри Сью.Хотя, впрочем, могло быть и так, что я по своей молодости не все понимал.

Только когда с делами было покончено и я почти доехал насвоем "мерседесе" до дома, я вспомнил, что обещал отвезти маленькуюБриттани в бакалейный магазин. Тогда я сказал Аллену, что ему придется вернуться,доставить маленькую Бриттани к бакалейщику и сделать существенные запасы.

Разумеется, он не удержался от язвительных замечаний, но, вобщем, отнесся к поручению благосклонно и даже сказал, что вернется замаленькой Бриттани на грузовичке, отвезет ее, куда она только захочет, и купитвсе – от супа до орехов.

Итак, со второй задачей Возмужания было покончено. Яприступил к третьей.

Вернувшись домой, принял душ, переоделся в свой лучшийкостюм от Армани, бледно-фиолетовую рубашку, нацепил счастливый галстук отВерсаче и, с пылающим сердцем и туманной головой, отправился повидать своювозлюбленную Мону Мэйфейр, сделав только одну остановку у цветочной лавки наСент-Чарльз-авеню, чтобы купить ей большой букет маргариток и других весеннихцветов. Этот букет казался мне таким свежим, неброским, красивым, и мнехотелось с нежностью передать его прямо ей в руки. Я мечтал о ее мягкихпоцелуях, пока продавщица оборачивала цветы бумагой, и, когда я вел машину кдому Мэйфейров на углу Честнат-стрит, я уже считал секунды до нашей встречи вдва часа.

Если в тот день кто-то был больше влюблен, чем я, хорошо быпоговорить с этим человеком и услышать доказательства из его или ее собственныхуст. Я буквально летал от счастья. Припарковал машину в полуквартале от дома,чтобы меня не заметили злобно настроенные Мэйфейры, а затем с букетом в руке(обертку цветочницы я смял, сделав что-то вроде бумажной манжетки на стеблях) яприблизился к воротам, пройдя вдоль забора под густыми зарослями лагерстремии,сплошь в цвету.

Весь Садовый квартал благоухал цветами, а улицы былиабсолютно безлюдны, так что я не встретил ни одного лица, не знающего, чтотакое любовь.

Что касается Гоблина, когда он появился рядом, я твердозаявил ему, что должен выполнить эту миссию один, что ему нужно сейчас уйти,если он не хочет, чтобы я перестал с ним разговаривать.

"Я люблю тебя, как уже не раз говорил. Дай мне времяпобыть с Моной", – сурово сказал я.

К моему изумлению, он ласково чмокнул меня несколько раз вщеку и, прошептав "Au revoir", послушно исчез. У меня осталосьхорошее послевкусие, щемящее чувство доброжелательности и душевной щедрости,такой же ощутимой, как легкий ветерок.

Разумеется, я надеялся, что Мона будет ждать меня срюкзаком, чемоданом и паспортом в руке.

Но как только я достиг кованых ворот, ко мне вышел высокийэлегантный мужчина, вдребезги разбив мои надежды незаметно удрать с Моной, хотяего живое лицо было полно сострадания.

Он был строен, этот записной франт, с преждевременнойсединой в кудрявых волосах и быстрыми острыми глазками. Одет он был подчеркнутощеголевато, хотя и в старомодный костюм, словно специально скроенный длякакой-то драмы девятнадцатого века, но первой или второй половины – не знаю.

"Входи, Тарквиний, – произнес он с французским акцентоми повернул медную ручку, хотя Мона в тот раз использовала ключ. – Я тебяждал. Очень рад твоему приходу. Входи же, прошу. Нам нужно поговорить. Пройдемв сад, если не возражаешь".

"Но где же Мона?" – спросил я, стараясь изо всехсил не выходить за рамки вежливости.

"Не сомневаюсь, она сейчас расчесывает свои длинныерыжие волосы, – ответил он с неподражаемой интонацией, – чтобы потомсвесить их с балкона, – он указал на железные перила балкона, – изаманить тебя к себе, как Рапунцель[26] заманилаотвергнутого колдуньей принца".

"Значит, я отвергнут?" – спросил я, стараясь неподдаваться его очарованию, что было сложно.

"Кто знает? – произнес он со вздохом уставшего отжизни человека, но продолжая задорно улыбаться. – Идем, и называй меня дядяДжулиен, если не возражаешь. Я твой дядя Джулиен – и это так же точно, как то,что твоя тетушка Куин вчера вечером обнимала Мону. Кстати, это был потрясающийподарок – камея. Мона всегда будет ее хранить как самую большую драгоценность.Можно тебя называть Тарквиний? Впрочем, я уже тебя так назвал, не спросивразрешения. Так я могу пользоваться твоим доверием до такой степени, чтобыобращаться к тебе по имени?"

"Вы ведь меня пригласили, не так ли? – ответиля. – Уже за одно это я вам очень признателен".