"Я тебе верю, – спокойно сказал он. – И тымне нравишься. Я вижу в твоем будущем много путешествий по свету, великолепныеприключения".

"Только не в одиночестве", – поспешилдобавить я.

"Так вот, в тот вечер, – продолжал Джулиен, –когда члены клуба собрались здесь, партию выиграл Манфред Блэквуд, и свое желаниеон попросил исполнить Джулиена Мэйфейра. Мы тут же отправились на егоавтомобиле в Блэквуд-Мэнор, и тогда я увидел твой дом во всем его великолепиипри свете луны, колонны цвета магнолии – одну из тех южных фантазий, которыепостоянно подпитывают нас и в которые так редко верят северяне. Твойпрапрапрадед Манфред повел меня в дом, по скругленной лестнице, в пустуюспальню, где и объявил, что мне предстоит сделать.

Он достал искусную маску, с праздника Марди Гра, итемно-красный бархатный плащ, подбитый золотым атласом, и сказал, что, надевэтот костюм, я должен лишить невинности юную жену Уильяма, так как сам Уильям,который вскоре появился, оказался абсолютно не способен это сделать, а они оба,Манфред и Уильям, видели такой обман в маске в недавней опере в Новом Орлеане ирешили, что это сработает в их случае.

"Но разве вашей жены не было с вами на этойопере?" – спросил я Уильяма, ибо всего неделей раньше тоже видел эту оперув Новом Орлеане. "Да, – ответил Уильям. – Тем более она нестанет сопротивляться".

Alors. Я никогда не отказывался от девственниц, а тут,испытывая только уважение и сострадание к молодой женщине, до сих пор неиспытавшей нежности и любви в брачную ночь, я надел маску и плащ и пошелвыполнять поручение, дав себе клятву добиться от молодой женщины слез экстазаили считать себя проклятой душой. Достаточно будет сказать, что я вышел изспальни минут через сорок пять, полным победителем, достигнувшим своих самыхвысоких целей, и чувствовал, будто вступил на лестницу, ведущую в рай. От этогосоюза родился твой прадед Гравье. Следишь, к чему я клоню?"

Я огорошенно молчал.

"Через несколько месяцев после рождения Гравье, –продолжал Джулиен в той же самой приятной и на первой взгляд очаровательнойманере, – Уильям сумел, воспользовавшись моим советом, осуществить своисупружеские обязанности с помощью маски и плаща, и никогда твоя прапрабабушкане узнала, кто скрывался под маской в первый раз. Так и продолжалось ихсупружеское счастье, как рассказывал мне Манфред, и все это время скромникУильям, видимо, был рабом маски и плаща.

Прошло время, и молодая женщина нашла свою награду нанебесах, как говорится, и Уильям взял себе вторую жену, но с ней произошло тоже самое: он не смог лишить ее невинности, как и первую, и Манфред сновапризвал меня надеть маску и плащ, что я и сделал, став отцом благородной дамы,которую ты зовешь своей тетушкой Куин. Рассказываю я об этом потому, чтобы тызнал: ты родня мне и всем моим родственникам".

Я безмолвствовал. Сидел и смотрел на него, чувствуя, каккровь приливает к щекам, и пытался понять, о чем он сейчас мне говорит, пыталсявзвесить услышанное, а внутренний голос твердил, что это невозможно, Джулиен неможет быть настолько стар, да он и не выглядел старым, а потому никак не могбыть отцом Гравье, старшего брата тетушки Куин, или отцом самой тетушки –впрочем, раздумывал я, быть может, он тогда был очень молод.

Но еще громче звучал второй голос, заглушая рассужденияпервого о годах и возрасте. Этот второй голос говорил: "Тарквиний, вы обас Моной видите призраков, и сейчас ты слышишь объяснение того, откуда взяласьэта тенденция. Эта кровь дяди Джулиена дала тебе эти гены, Тарквиний. Его кровьдала тебе рецепторы, которые есть и у Моны".

Что касается письменного стола в гостиной Блэквуд-Мэнор,вокруг которого то и дело бродит призрак Уильяма, то, вернувшись домой, ясобирался разобрать этот стол по дощечкам.

А пока я сидел в саду в состоянии шока. Решил выпить вторуюпорцию шоколада и, схватив кувшин, наполнил чашку.

Джулиен потихоньку потягивал шоколад из своей.

"Я вовсе не стремился ранить тебя, Тарквиний, –ласково сказал дядя Джулиен. – Как раз наоборот. Твоя юность и искренностьочень мне импонирует. Я вижу этот прелестный букет, который ты принес Моне, именя трогает, что ты с таким отчаянием хочешь любить ее".

"Я действительно ее люблю", – сказал я.

"Но в нашей семье, Тарквиний, очень близкие родственныесвязи, опасно близкие. Тебе нельзя быть с Моной. Даже если бы вы оба былисовершеннолетние, моя кровь в ваших жилах исключает ваш союз. Я давно убедился,что мои гены в потомках имеют тенденцию доминировать, и часто это являетсяпричиной горя. Когда я был... когда я был бесшабашен, свободен и строптив,когда я ненавидел бег времени и отчаянно стремился жить, меня не волновалиподобные вещи, но сейчас они меня очень волнуют. Можно сказать, я существую вэтом искупительном состоянии тревоги. Вот почему я должен предупредить тебя,что ты не можешь быть с Моной. Предоставь Мону ее призракам, а сам ступай домой– к своим".

"Ни за что, – заявил я. – Я хочу уважать васи действительно уважаю, хотя вы и обманули мою прародительницу, эту трепетнуюдеву, которую соблазнили в той самой кровати, в которой сплю теперь я. Но ядолжен услышать из уст Моны, что она меня отвергает".

Джулиен сделал большой глоток горячего шоколада и задумчивоотвел взгляд, словно находил утешение, любуясь ивой, кленом и огромноймагнолией, грозившей задушить молодую поросль.

"Ответь-ка, юноша, мне на один вопрос, – сказалон. – Ты не чувствуешь странный запах в этом саду?"

"Конечно, чувствую, он довольно сильный, – ответиля. – Я постеснялся спросить, когда обратил на него внимание. Такойсладковатый запах".

Поведение Джулиена резко изменилось. От очаровательнойнепринужденности он сразу перешел к печальной серьезности.

"Я еще раз вынужден повторить, mon fils, что тыникогда, ни при каких условиях не должен быть с Моной, – сказал он. –И прости меня, что я привел тебя в это место".

"Что вы хотите этим сказать? И вообще, зачем вы это говорите?Разве мы не сможем хранить верность друг другу до совершеннолетия? Пройдеткаких-то три года, и Мона сможет сама все решать за себя, или нет? Она будетжить в моем сердце, я стану носить в медальоне локон ее волос, а когда пробьетчас, мы вместе пойдем к алтарю".