Свет погас. Стремительные шуршащие шаги дикаря и легкийдетский топоток смолкли в отдалении. Жрец довольно захихикал. — Забыл наказатьмальчонке, чтобы не наедался на ночь сегодня, завтра как-никак праздничныйстол, — сказал он. — Я тут с тобой поболтаю немножко, если ты не против. У наспленных здесь обычно не берут, разве только детей. Взрослых все большеоглушенных приносят. Я бы и рад с ними поговорить, да вот их съедают слишкомбыстро… — И зачем вы тогда их учите, что есть людей — это плохо? — равнодушноспросил Артем. — Червь там плачет, и прочее? — Ну, как сказать… Это им набудущее. Вам, конечно, этого момента не застать, да и мне тоже, но сейчасзакладывается основа будущей цивилизации… Культуры, которая будет жить в мире сприродой. Для них каннибализм — это вынужденное зло. Без животных белков, видишьли, никуда. Но предания останутся, и когда прямая потребность убивать и жратьсебе подобных пропадет, они должны прекратить это делать. Вот тогда Великийчервь и напомнит о себе. Жаль, только жить в эту пору прекрасную… — старикснова неприятно засмеялся. — Знаете, я столько всего уже навидался в метро, —сказал Артем. — На одной станции верят в то, что если глубоко копать, можнодокопаться до ада. На другой — что мы уже живем в преддверии рая, потому чтопоследняя битва добра и зла завершена, и те, кто выжил — избраны для вхожденияв Царство божие. После этого в вашего Червя уже как-то не особо верится. Высами хотя бы в него верите? — Какая разница, во что верю я или другие жрецы? —усмехнулся старик. — Жить тебе осталось немного, пару часов, так что расскажу-кая тебе кое-что. Люблю с обреченными беседовать, жаль, редко получается. Ни скем не можешь быть таким искренним, как с тем, кто все твои откровения унесет вмогилу… Так вот, во что верю я сам — не важно. Главное, во что верят люди.Нелегко уверовать в бога, которого сам создал…

Жрец ненадолго прервался, задумавшись, а потом продолжил: —Как бы тебе объяснить? Я когда студентом был, учил философию и психологию вуниверситете, хотя тебе это вряд ли о чем-то говорит. И был у меня профессор —преподаватель когнитивной психологии, умнейший человек, и так весь мыслительныйпроцесс по полочкам раскладывал — любо-дорого послушать. Я тогда как раз, как ивсе остальные в этом возрасте задавался вопросом — есть ли Бог, книги разныечитал, разговоры на кухне до утра разговаривал — ну как обычно, и склонялся ктому, что скорее, все-таки, нет. И как-то я решил, что именно этот профессор,большой знаток человеческой души, может мне на этот вопрос точно ответить.Пришел к нему в кабинет, вроде как реферат обсуждать, а потом спрашиваю — а какпо-вашему, Иван Михалыч, есть он все же, Бог-то? Он меня тогда очень удивил.Для меня, говорит, этот вопрос даже не стоит. Я сам из верующей семьи, привык ктой мысли, что он есть. С психологической точки зрения веру анализировать непытаюсь, потому что не хочу. И вообще, говорит, для меня — это не стольковопрос принципиального знания, сколько повседневного поведения. То есть моявера не в том, что я искренне убежден в существовании высшей силы, а в том, чтоя выполняю предписанные заповеди, молюсь на ночь, в церковь там хожу. Лучше мнеот этого становится, спокойнее. Вот так-то, — старик замолчал. — И что? — невыдержал Артем после минутной паузы. — А то. Верю я в Великого червя или неверю — не так уж важно. Но заповеди, вложенные в божественные уста, живутвеками. Дело за малым — создать бога и научить его нужным словам. И поверь мне,Великий червь — не хуже других богов и переживет многих из них.

Артем закрыл глаза. Ни Дрон, ни вождь этого странногоплемени, ни даже такие странные создания как Вартан наверняка не подвергаливеру в Великого червя ни малейшему сомнению. Для них это была данность,единственное объяснение того, что они видели вокруг, единственное руководство кдействию и мерило добра и зла. Во что еще можно было верить человеку, в своейжизни никогда не видевшему ничего, кроме метро? Но было в легендах о Черве ещечто-то, чего Артем пока не мог понять. — Но почему вы их так настраиваетепротив машин? Что плохого в механизмах? Электричество, свет, огнестрельное оружие— как вы хотите, чтобы ваш народ выжил без этого? — спросил он. — Что плохого вмашинах?! — тон старика разительно переменился: те фальшивое добродушие итерпение, с которыми он только что излагал свои мысли, улетучилось. — Ты же несобираешься за час до своей смерти проповедовать мне о пользе машин?! Даоглянись вокруг! Только слепец не заметит, что если человечество и обязаночему-то своим закатом, то только тому, что слишком полагалось на машины! Как тысмеешь заикаться о важной роли техники здесь, на моей станции?! Ничтожество!!

Артем никак не ожидал, что его вопрос, куда менеекрамольный, чем предыдущий — о вере в Великого червя, вызовет у старца такуюреакцию. Не найдя, что ответить, он замолк. В темноте было слышно, как жрецтяжело дышал, шепча какие-то проклятия и стараясь успокоиться. Заговорил онтолько через несколько минут. — Отвык с неверными разговаривать, — судя поголосу, старик снова взял себя в руки. — Заболтался я с вами, да вот молодежьчто-то задерживается, мешки не несут, — надавив на слово «мешки», он выдержал артистическуюпаузу. — Какие еще мешки? — поддался на уловку Артем. — Готовить вас будут. Яведь когда про пытки говорил, не так выразился. Великому червю противнабессмысленная жестокость. Зачем пытать, если еще вопрос и задать не успеешь — ачеловек на него сам отвечает? Я имел в виду другое. Мы с коллегами когдапоняли, что каннибализм как явление здесь укоренился, и с ним уже ничего несделаешь, решили, по крайней мере, позаботиться о кулинарной стороне вопроса.Вот и вспомнил кто-то, что корейцы, когда собак едят, кладут их живьем в мешок,и палками насмерть забивают. Мясо от этого очень выигрывает. Мягкое становится,нежное. Кому множественные гематомы, так сказать, а кому и отбивная. Так что необессудьте. Я-то может и рад был бы сначала умертвить, а потом уже палками, нонепременно надо, чтобы внутреннее кровоизлияние. Рецепт есть рецепт, — старикдаже чиркнул зажигалкой, чтобы полюбоваться произведенным эффектом. — Однако,что-то задерживаются, не случилось бы… — добавил он.

Ровно на середине слова его оборвал пронзительный визг.Послышались новые крики, беготня, детский плач, зловещий свист… На станциичто-то происходило. Жрец беспокойно прислушался к шуму, потом потушил огонь изатих.

Через несколько минут на пороге загрохотали тяжелые башмаки,и низкий голос пророкотал: — Есть кто живой? — Да! Мы здесь! Артем и Антон! —что было сил, закричал Артем, надеясь, что у старика за пазухой нетплевательной трубки с ядовитыми иглами. — Здесь они! Прикрой меня и пацана! —крикнул кто-то.

Вспыхнул ослепительно яркий свет. Старик метнулся к выходу,но человек, загораживавший проход, сбил его с ног ударом по шее. Жрец короткозахрипел и упал. — Дверь, дверь держи!

Что-то грохнуло, и с потолка посыпалась известь, и Артемзажмурился. Когда он открыл глаза, в комнате уже стояли двое человек. Выгляделиони весьма необычно — такого ему до сих пор видеть не доводилось.