– Да. Цурумаки при мне отправился к Булкоксу и полчасаспустя вернулся с сообщением, что поединок состоится завтра в восемь утра нахолме Китамура, над Блаффом.

– И вы полезете в эту ловушку?

– Разумеется. Не беспокойтесь, Всеволод Витальевич, наэтот случай у меня подготовлен резервный план. Может быть, удастся обойтись ибез сбора доказательств.

– А если он вас убьёт?!

Фандорин небрежно дёрнул плечом – мол, подобный исход планомне предусматривается.

– Это будет очень красивая смерть, – внезапносказал Сирота и отчего-то весь вспыхнул.

Кажется, в этом случае у меня будет шанс попасть в разряд«искренних людей», подумал Эраст Петрович, заметив, что глаза письмоводителягорят возбуждённым блеском. Пожалуй, к портретам маршала Сайго и АлександраСергеевича прибавится ещё один.

– Простите, господа. Я что-то устал. П-прилягу…

Он вышел, стараясь не шататься, но в коридоре был вынужденопереться о стену, а едва переступив порог квартиры, вдруг почувствовал, чтопол превращается в подобие корабельной палубы – палубу повело вправо, потомвздыбило влево, и в конце концов она вовсе ушла из-под ног. Эраст Петровичупал.

На время он, видимо, потерял сознание, потому что открыл глазауже лёжа в постели, и Маса прикладывал ко лбу что-то холодное. Это былоневыразимо приятно. Фандорин поблагодарил: «Аригато» – и снова провалился.

Приходили Асагава и доктор Твигс. Из-за их плеч выглядывалсержант Локстон, почему-то не в кепи, а в широкополой шляпе. Они смотрели належащего Эраста Петровича молча, переглядывались между собой.

А потом их сменило другое видение, сладостное – О-Юми. Еёлицо было не таким прекрасным, как наяву: бледное, осунувшееся, грустное, ирастрёпанные волосы свисали на щеки, но Фандорин всё равно ужасно обрадовался.

– Это ничего, что ты не очень красивая, – сказалон. – Только, пожалуйста, не исчезай.

Она улыбнулась – коротко, всего на мгновение и опятьпосерьёзнела.

Подушка, на которой покоилась голова больного, вдруг самасобою приподнялась, перед губами Фандорина оказалась чашка.

– Пей, пей, – прошелестел милый голос, и ЭрастПетрович, конечно же, выпил.

Питьё было горьким и пахучим, но он смотрел на тонкую руку,которая держала чашку, и это помогало.

– Ну вот, а теперь спи.

Подушка опустилась обратно.

– Где ты была? – спросил Фандорин, лишь теперьпоняв, что О-Юми ему не привиделась. – Я так ждал тебя!

– Далеко. На горе, где растёт волшебная трава. Спи.Завтра голова заболит ещё сильней. Это будут прочищаться протоки крови. Нужнопотерпеть. А в полдень я дам тебе второй отвар, и тогда боль пройдёт, иопасность минует. Засыпай, спи крепко-крепко. Я не уйду, пока ты не уснёшь…

Тогда нужно как можно дольше не засыпать, подумал он. Чтоможет быть лучше: лежать и слушать тихий голос.

Днём – нет, никогда.

Лишь ночью слышится мне

Твой тихий голос.

Фандорин проснулся вскоре после рассвета, терзаемыйжесточайшей мигренью. Вчера боль была глухая, накатывавшая приступами, а теперьв висок будто ввинтили шуруп, и всё поворачивали, поворачивали, хотя он и такуже вошёл по самую шляпку, дальше некуда. Однако неумолимая сила продолжалазатягивать винт, и казалось, череп вот-вот не выдержит, треснет.

Но хуже было то, что снова исчезла О-Юми. Открыв глаза,Эраст Петрович увидел у кровати одного Масу, державшего наготове тазик со льдоми мокрое полотенце. Госпожа ушла, кое-как объяснил он. Перед полуночью.Накинула плащ и ушла. Сказала, что вернётся. Велела приготовить лёд.

Куда ушла? Зачем? И вернётся ли?

Мысли были мучительны. Благодаря им и ледяным компрессам навремя удалось забыть о шурупе.

Секундант прибыл в половине восьмого, одетый соответственноторжественности момента – в чёрный сюртук и чёрные брюки, вместо всегдашнейфески – цилиндр, совершенно не шедший к щекастой физиономии Дона.

Титулярный советник был давно готов. Его измученное лицобелизной не уступало рубашке, но галстук был повязан аккуратно, пробор глянцевоблестел, кончики усов являли образец симметрии.

Сомневаясь в актёрских способностях своего камердинера,Эраст Петрович не стал ему объяснять, что Цурумаки теперь определён в главныеакунины, поэтому Маса встретил гостя со всей почтительностью. О цели раннеговизита слуга, слава Богу, тоже не знал, иначе непременно увязался бы следом, аему было велено оставаться дома и дожидаться О-Юми.

Сели в экипаж, поехали.

– Всё исполнено, – заговорщическим тоном сообщилДон. – Слух пущен. Место для подглядывания удобное. Свидетели будут,можете не сомневаться.

Смотреть на румяное, улыбчивое лицо злодея было тягостно, нотитулярный советник сделал над собой усилие, поблагодарил и заговорил о погоде.Погода для сезона дождей была просто чудо: пасмурно, но сухо, и бриз с моря.

Карета забиралась по шоссе все выше и выше. И набережная, ичопорные особняки Блаффа остались внизу. Вокруг были холмы, кустарники,песчаные дорожки для моциона.

– Они уже здесь, – показал Цурумаки.

В стороне от дороги, на круглой площадке, с трех сторонокружённой густыми зарослями, чернели три фигуры. Один из мужчин снял шляпу,чтоб вытереть лоб платком, – по рыжей шевелюре Фандорин узнал Булкокса.Второй был в алом мундире и при сабле, под мышкой держал длинный свёрток. Утретьего между ног стоял саквояж. Вероятно, врач.

– Эге, а вон и публика, – довольно хмыкнуляпонец. – Зрительный зал полон.

Место, действительно, было выбрано с расчётом. Хоть кустывроде бы и прикрывали ристалище от чужих глаз, но впечатление приватности былообманчивым. Прямо над площадкой нависала скала, поверху тоже поросшая какой-торастительностью, и там, среди зелени торчали цилиндры, котелки, даже белелапара дамских зонтиков. Если б из-за туч выглянуло солнце, то наверняка блеснулибы и окуляры театральных биноклей.

Публика будет разочарована, подумал Фандорин, ступая повлажной от росы траве.

Секундант Булкокса сухо кивнул, назвался – майор Раскин.Назвался и врач – доктор Штайн.

– Мне нужно сказать нечто важное господинуБулкоксу, – сказал титулярный советник, когда майор развернул перед нимшёлковую тряпку, в которую были завёрнуты две шпаги.

«Резервный план» был элементарно прост.