– Отлично. Не тревожьтесь, ничего противозаконногосовершать вам не придётся. В дом проникнем я и Маса. Ваша задача – с вечеразасесть на холме, что возвышается над поместьем. Это отличный пункт длянаблюдения, который к тому же виден и отсюда. Как только в доме погаснут огни,вы подадите сигнал. У нас найдётся цветной фонарь?

– Да. Остались от Нового года. Есть зелёный, естькрасный, есть синий.

– Пускай синий. Мигнёте трижды, несколько раз подряд.Маса будет ждать сигнала на крыльце.

– Больше ничего? – расстроился Сирота. –Просто подать сигнал, когда в доме погаснут окна?

– Больше ничего. Свет там гасят, когда уходят слуги.Дальнейшее я беру на себя.

Всеволод Витальевич не выдержал:

– Как вы любите таинственность! Ну хорошо, проникнетевы в дом, но что дальше?

Эраст Петрович улыбнулся.

– У Дона есть потайной сейф. Это раз. Я знаю, где оннаходится – в библиотеке, за книжными полками. Это два. А ещё я знаю, где найтиключ к сейфу – на шее у Дона. Это три. Я не намерен пугать Цурумаки, я всеголишь одолжу у него к-ключ и посмотрю, что в сейфе, а Маса тем временем подержитгостеприимного хозяина на прицеле.

– Вы знаете, что у него в сейфе? – спросилДоронин.

– Нет, но догадываюсь. Цурумаки как-то говорил, чтохранит там золотые слитки. Солгал, я уверен. Нет, там что-нибудь поценнеезолота. Например, некая схема с змеевидными письменами. А возможно, найдутсядокументы ещё более интересные…

Внезапно консул повёл себя странно: сдёрнул с носа своисиние очки, замигал от яркого света, рот зажил какой-то собственной жизнью –стал дёргаться, кривиться, в тонкую губу впились зубы.

– Если вы что-то важное и найдёте, то не сможетепрочесть, – сказал Всеволод Витальевич глухо. – Вы же не знаетеяпонского. Да и от слуги проку будет немного. Знаете что… – Он запнулся, но неболее чем на секунду, после чего продолжил уже вполне твёрдым голосом. –Знаете что, я пойду с вами. В интересах дела. Надоело быть зрителем.Мучительное и постыдное занятие.

Эраст Петрович знал: проявить сейчас хоть малейшее удивление– значит, нанести консулу тяжкую обиду, поэтому ответил не сразу, а как быобдумав предложение с точки зрения целесообразности:

– В интересах дела будет лучше, если вы останетесьздесь. Если моя экскурсия закончится скверно, то что с меня взять – мальчишка,дуэлянт, авантюрист. Капитан-лейтенант на мне и так уже к-крест поставил.Другое дело вы – столп йокогамского общества, консул Российской империи.

Брови Всеволода Витальевича выгнулись сердитыми пиявками, ноздесь в разговор вмешался Сирота.

– Я пойду, – быстро сказал он. – А то что же?Подам сигнал, а после так и буду на холме сидеть? Довольно глупо.

– Если в историю попадут мой помощник и письмоводитель,я всё равно пропал! – закипятился Доронин. – Так уж лучше я сам…

Но Сирота проявил непочтительность – перебил начальство:

– Я не в счёт. Во-первых, я – наёмный работник, изтуземцев. – Он криво усмехнулся. – А во-вторых, я сейчас же напишупрошение об отставке и помечу его вчерашним числом. В этом письме будетсказано, что я не желаю более служить России, потому что разочаровался в еёполитике по отношению к Японии, или что-нибудь подобное. Таким образом, если мыс господином Фандориным, как вы выразились, «попадём в историю», это будетпреступный сговор мальчишки-авантюриста (прошу извинить, Эраст Петрович, но высами себя так назвали) и полоумного туземца, уже уволенного с русской службы.Не более того.

Сказано было веско, со сдержанным благородством, и дискуссияна этом закончилась. Приступили к обсуждению деталей.

* * *

Вернувшись к себе, Эраст Петрович увидел, что О-Юми лежит впостели еле живая. В лице ни кровинки, глаза запали, ступни обмотаны тряпками.

– Что с тобой? – закричал он в ужасе. – Тызаболела?

Она слабо улыбнулась:

– Нет. Просто я очень-очень устала. Но это ничего, этопройдёт.

– А что у тебя с ногами?

– Стёрла.

Он опустился на колени, взял её за руку, взмолился:

– Скажи мне правду. Где ты была прошлой ночью? Кудауходила сегодня? Что с тобой происходит? Правду, ради Бога, правду!

О-Юми ласково смотрела на него.

– Хорошо. Я скажу тебе правду – всю, какую смогу. А тыобещай мне две вещи: что больше ни о чем не будешь спрашивать и что тожерасскажешь правду.

– Обещаю. Но ты первая. Где ты была?

– В горах. Трава масо растёт только в одном месте, наюжном склоне горы Тандзава, а это в пятнадцати ри отсюда. Мне пришлосьнаведаться туда два раза, потому что настой нужно заваривать дважды, и ондолжен быть совсем свежим. Вот и вся моя история. Теперь говори ты. Я вижу, тычто-то задумал, и мне тревожно. Плохое предчувствие.

Пятнадцать ри – это без малого шестьдесят вёрст в одинконец, сосчитал Фандорин. Немудрёно, что она еле жива!

– Проскакать тридцать ри за ночь! – воскликнулон. – Ты, должно быть, загнала лошадь до полусмерти!

Его слова почему-то развеселили её, О-Юми зашлась тихимсмехом.

– Всё, больше никаких вопросов, ты обещал. Теперьрассказывай ты.

И он рассказал: про поединок, про то, как у Булкокса отзлости лопнула жила в мозгу, про Дона Цурумаки и про предстоящую операцию.

Лицо О-Юми делалось всё взволнованней, всё печальней.

– Какой ужас… – прошептала она, дослушав.

– Ты о своём Алджи? – немедленно взревновалФандорин. – Ну поезжай к нему, напои своим отваром!

– Нет, я не о нем. Мне жаль Алджи, но с одним из вас должнабыла случиться беда, и лучше с ним, чем с тобой, – рассеянно ответилаона. – Ужасно то, что ты задумал. Не нужно ночью никуда ходить! Это добромне кончится! Я вижу это по тени на твоём виске! – она протянула руку к егоголове, а когда Эраст Петрович улыбнулся, с отчаяньем воскликнула. – Ты неверишь в нинсо!

Они ещё долго спорили, но Фандорин был непреклонен, и вконце концов обессиленная О-Юми уснула. Он вышел, боясь нечаянным движением илискрипом стула нарушить её сон.

Остаток дня прошёл в приготовлениях. Из спальни недоносилось ни звука – О-Юми крепко спала.

А поздно вечером, когда Маса уже сидел на крыльце, глядя всторону тёмных холмов над Блаффом, Эраста Петровича ждало потрясение.