Уж не пьяна ли она? Я вышла, не сказав больше ни слова.Однако что бы это значило?

Второе происшествие тоже было не так уж значительно. Япыталась кусочком хлеба приманить маленького несчастного щенка, робкого изабитого, как все арабские собаки. А он подумал, видимо, что против негозамышляется что-то недоброе, и улизнул от меня, я — за ним, вышла за ворота,завернула за угол и нос к носу столкнулась с отцом Лавиньи. Он стоял снезнакомцем, в котором я сразу узнала араба, пытавшегося заглянуть в окно и дополусмерти напугавшего миссис Лайднер.

Я извинилась, отец Лавиньи улыбнулся, распрощался с арабом ипошел со мной к дому.

— Представляете, — сказал он. — Просто позор. Я изучаювосточные языки, а никто из арабов, работающих у нас, меня не понимает!Довольно унизительно, вы не находите? Я попробовал поговорить по-арабски с этимчеловеком. Он горожанин, и мне интересно, поймет он меня или нет. Каквыяснилось, не слишком-то я преуспел. Лайднер говорит, что мой арабский слишкомкнижный.

Вот, собственно, и все. Правда, у меня мелькнули некоторыесомнения по поводу этого араба — почему он слоняется возле дома.

Этой же ночью случилось происшествие, чрезвычайноперепугавшее нас.

Произошло это, должно быть, часа в два ночи. Я сплю оченьчутко, как, впрочем, и надлежит медицинской сестре. Я проснулась и села впостели, как вдруг дверь распахнулась.

— Мисс Ледерен! Мисс Ледерен!

Миссис Лайднер звала меня негромко, но настойчиво.

Чиркнув спичкой, я зажгла свечу.

Она стояла на пороге в длинном голубом халате. Ужас,казалось, сковал ее.

— Здесь кто-то.., кто-то.., в соседней комнате. Я.., яслышу.., он скребется.., в стену. Я бросилась к ней.

— Успокойтесь, все в порядке, — сказала я. — Я здесь, свами. Ничего не бойтесь, дорогая.

— Позовите… Эрика, — чуть слышно прошептала она.

Я кивнула ей, выскочила во двор и постучала к нему в дверь.Через минуту он уже был у меня в комнате. Миссис Лайднер сидела на кровати. Оназадыхалась, ловя ртом воздух.

— Я слышала… — едва выдавила она… — слышала.., как он..,скребется…

— Где? В “музее”? — крикнул доктор Лайднер, выскакивая водвор.

Удивительно, как по-разному они ведут себя, промелькнуло уменя в голове. Миссис Лайднер, охваченная смертельным страхом, могла думатьлишь о себе, а доктор Лайднер — ни о чем другом, как только о своих археологическихценностях.

— “Музей”! — воскликнула миссис Лайднер. — О, Господи! Какаяя глупая!

Она встала, запахнула халатик, и мы вышли во двор. На еелице не осталось и следа от пережитого страха.

В “музее” мы застали доктора Лайднера и отца Лавиньи.Оказывается, француз тоже услышал шум и даже, как ему показалось, видел свет.Надев домашние туфли и схватив фонарь, он кинулся сюда, но никого не нашел.Более того, дверь, как обычно, была заперта на ночь.

Он уже хотел уйти, когда прибежал доктор Лайднер. Вот,пожалуй, и все, что удалось выяснить. Ворота тоже были заперты. Караульные,которых мы едва добудились, уверяли, что никто не мог войти во двор, минуя их.Правда, звучало это не слишком убедительно. Никаких следов взлома мы необнаружили, равно как и пропаж.

Вероятно, отец Лавиньи, снимавший с полок коробки сценностями, чтобы проверить, все ли на месте, и произвел тот шум, которыйнапугал миссис Лайднер.

Однако отец Лавиньи продолжал упорствовать, уверяя, чтослышал шаги под окном своей комнаты и видел, как в “музее” мелькает свет,вероятно, от фонаря. Никто больше ничего не видел и не слышал. Это происшествиеповлекло за собою немаловажные для моего повествования последствия, ибо наследующий же день миссис Лайднер открыла мне тайну, так долго мучившую меня.

Мы только что закончили завтрак. Миссис Лайднер отправилась,по обыкновению, отдохнуть к себе в комнату. Я помогла ей, и она улеглась скнигой в постель, заваленную множеством подушек и подушечек. Я хотела быловыйти, но она остановила меня.

— Не уходите, мисс Ледерен, мне нужно кое-что сказать вам.Закройте, пожалуйста, дверь.

Я повиновалась.

Она встала и принялась ходить по комнате. Я понимала, чтоей, видимо, трудно начать, и терпеливо ждала, когда она соберется с духом.

Наконец, решившись, она посмотрела на меня и нервно бросила:

— Сядьте!

Я тихонько села у стола.

— Должно быть, вы удивляетесь тому, что здесь происходит? —без обиняков приступила она к делу. Я только кивнула в ответ.

— Я хочу рассказать вам все. Должна рассказать, иначе простосойду с ума.

— Конечно, — отвечала я. — Мне кажется, так и в самом делебудет лучше. Трудно помочь человеку, когда бродишь в потемках.

Она перестала метаться по комнате и прямо взглянула мне влицо.

— Знаете, чего я боюсь?

— Какого-то человека.

— Нет, я ведь сказала не “кого”, я сказала “чего”. Я ждала.

— Я боюсь, что меня убьют! Ну, наконец-то! Но я и виду неподала, как потрясли меня ее слова. Она и так была на грани истерики.

— Боже мой, — сказала я, — значит, все дело в этом? И вдругона начала смеяться. Она смеялась, а по лицу ее бежали слезы.

— Как смешно вы говорите! — задыхалась она. — Как смешно…

— Ну, ну, полно, — твердо сказала я. — Полно! Усадив ее вкресло, я подошла к умывальному столу, смочила губку холодной водой и приняласьприкладывать ей ко лбу и к запястьям.

— Полно, успокойтесь, — повторила я, — и расскажите мне всепо порядку.

Моя решительность возымела действие. Она выпрямилась вкресле и тихо проговорила:

— Вы просто сокровище, мисс Ледерен. С вами я чувствую себямаленькой девочкой. Сейчас я вам все расскажу.

— Ну вот и славно. Времени у нас достаточно, можно неторопиться.

Она начала говорить, медленно, обдумывая каждое слово:

— Мне едва исполнилось двадцать лет, когда я вышла замуж замолодого человека, который работал в одном из государственных учреждений. Это былов тысяча девятьсот восемнадцатом году.

— Знаю. Мне говорила об этом миссис Меркадо. Он ведь погибна войне.