— Я и не знаю толком, что такое алхимия, —сказал Сантьяго, но тут снаружи раздался голос хозяина, звавшего их.

* * *

— Я поведу караван, — сказал им во дворедлиннобородый темноглазый человек. — В моих руках жизнь и смерть всех, ктопойдет со мной, потому что пустыня — особа взбалмошная и порою сводит людей сума.

Готовились тронуться в путь человек двести, аживотных — верблюдов, лошадей, ослов — было чуть ли не вдвое больше. Уангличанина оказалось несколько чемоданов, набитых книгами. Во дворе толпилисьженщины, дети и мужчины с саблями у пояса и длинными ружьями за спиной. Стоялтакой шум, что Вожатому пришлось несколько раз повторить свои слова.

— Люди здесь собрались разные, и разным богамони молятся. Я же признаю только Аллаха, а потому именем его клянусь, чтоприложу все усилия для того, чтобы еще раз одержать верх над пустыней. Теперьпусть каждый поклянется тем богом, в которого верует, что будет повиноватьсямне, как бы ни сложились обстоятельства. В пустыне неповиновение — это гибель.

Раздался приглушенный гул голосов — это каждыйобратился к своему богу. Сантьяго поклялся именем Христа. Англичанин промолчал.Это продолжалось дольше, чем нужно для клятвы — люди просили у небес защиты ипокровительства.

Потом послышался протяжный звук рожка, икаждый сел в седло. Сантьяго и англичанин, купившие себе по верблюду, не безтруда взобрались на них. Юноша увидел, как тяжко нагрузил его спутник своеговерблюда чемоданами книг, и пожалел бедное животное.

— А между тем, никаких совпадений несуществует, — словно продолжая давешний разговор, сказал англичанин. — Меняпривез сюда один мой друг. Он знал арабский язык и…

Но слова его потонули в шуме тронувшегосякаравана. Однако Сантьяго отлично знал, что имел в виду англичанин: существуеттаинственная цепь связанных друг с другом событий. Это она заставила его пойтив пастухи, дважды увидеть один и тот же сон, оказаться неподалеку отафриканского побережья, встретить в этом городке царя, стать жертвой мошенникаи наняться в лавку, где продают хрусталь, и…

«Чем дальше пройдешь по Своей Стезе, темсильней она будет определять твою жизнь», — подумал юноша.

* * *

Караван двигался на запад. Выходили ранопоутру, останавливались на привал, когда солнце жгло нещадно, пережидали самыйзной и потом снова трогались в путь. Сантьяго мало разговаривал с англичанином— тот по большей части не отрывался от книги.

Юноша молча разглядывал спутников, вместе сним пересекавших пустыню. Теперь они были не похожи на тех, какими были передначалом пути — тогда царила суета: крики, детский плач и ржание коней сливалисьс возбужденными голосами купцов и проводников.

А здесь, в пустыне, безмолвие нарушали лишьпосвист вечного ветра да скрип песка под ногами животных. Даже проводникихранили молчание.

— Я много раз пересекал эти пески, — сказалкак-то ночью один погонщик другому. — Но пустыня так велика и необозрима, что исам поневоле почувствуешь себя песчинкой. А песчинка нема и безгласна.

Сантьяго понял, о чем говорил погонщик, хотяпопал в пустыню впервые. Он и сам, глядя на море или в огонь, часами мог непроизносить ни слова, ни о чем не думая и как бы растворяясь в безмерной силестихий.

«Я учился у овец, учился у хрусталя, — думалон. — Теперь меня будет учить пустыня. Она кажется мне самой древней и самоймудрой из всего, что я видел прежде».

А ветер здесь не стихал ни на миг, и Сантьяговспомнил, как ощутил его дуновение, стоя на башне в Тарифе. Должно быть, тот жесамый ветер слегка ерошил шерсть его овец, бродивших по пастбищам Андалусии впоисках корма и воды.

«Теперь они уж больше не мои, — думал он безособенной грусти. — Забыли меня, наверно, привыкли к новому пастуху. Ну ихорошо. Овцы, как и каждый, кто странствует с места на место, знают, чторазлуки неизбежны».

Тут ему вспомнилась дочка суконщика — должнобыть, она уже вышла замуж. За кого? Может, за продавца кукурузы? Или запастуха, который тоже умеет читать и рассказывать невероятные истории —Сантьяго не один такой. То, что он почему-то был в этом уверен, произвело наюношу сильное впечатление: может, и он овладел Всеобщим Языком и знает теперьнастоящее и прошлое всех на свете? «Предчувствие» — так называла этот дар егомать. Теперь он понимал, что это — быстрое погружение души во вселенский потокжизни, в котором судьбы всех людей связаны между собой. Нам дано знать все, ибовсе уже записано.

— Мактуб, — промолвил юноша, вспомнив ТорговцаХрусталем.

* * *

Пустыня песчаная иногда вдруг становиласьпустыней каменной. Если караван оказывался перед валуном, он его огибал, а еслиперед целой россыпью камней — шел в обход. Если песок был таким рыхлым имелким, что копыта верблюдов увязали в нем, — искали другой путь. Иногда шли посоли — значит, на этом месте было когда-то озеро, — и вьючные животные жалобноржали. Погонщики спешивались, оглаживали их и успокаивали, потом взваливаликладь себе на плечи, переносили ее через предательский отрезок пути и вновьнавьючивали верблюдов и лошадей. Если же проводник заболевал или умирал,товарищи его бросали жребий: кто поведет его верблюдов.

Все это происходило по одной-единственнойпричине: как бы ни кружил караван, сколько бы раз ни менял он направление, кцели он двигался неуклонно. Одолев препоны, снова шел на звезду, указывавшую,где расположен оазис. Увидев, как блещет она в утреннем небе, люди знали: онаведет их туда, где они найдут прохладу, воду, пальмы, женщин. Один толькоангличанин не замечал этого, потому что почти не отрывался от книги.

Сантьяго в первые дни тоже пытался читать.Однако потом понял, что куда интересней смотреть по сторонам и слушать шумветра. Он научился понимать своего верблюда, привязался к нему, а потом и вовсевыбросил книгу. Это лишняя тяжесть, понял он, хоть ему и казалось по-прежнему,что каждый раз, как откроет он книгу, в ней отыщется что-нибудь интересное.

Мало-помалу он сдружился с погонщиком,державшимся рядом с ним. Вечерами, когда останавливались на привал и разводиликостры, Сантьяго рассказывал ему всякие случаи из своей пастушеской жизни.

А однажды погонщик начал говорить о себе.

— Я жил в деревушке неподалеку от Эль-Кайрума.Был у меня дом и сад, были дети, и я согласен был жить так до самой смерти.Однажды, когда урожай был особенно хорош, мы на вырученные за него деньги всейсемьей отправились в Мекку — так я выполнил свой долг верующего и теперь уж могумереть с чистой совестью. Я всем был доволен.