— Отыскать его нелегко, — сказал англичанин. —Алхимики годами сидят в своих лабораториях, следя, как очищается металл. Онитак часто и так подолгу глядят в огонь, что мало-помалу освобождаются от всякоймирской суетности и в один прекрасный день замечают, что, очищая металл,очистились и сами.

Тут Сантьяго вспомнил Торговца Хрусталем,который говорил, что когда моешь стаканы, то и сам освобождаешь душу от всякойпакости. Юноша все больше убеждался в том, что алхимии можно научиться и вповседневной жизни.

* * *

Камень обладает поразительным свойством:крохотной части его достаточно, чтобы превратить любое количество любогометалла в золото.

Услышав это, Сантьяго очень заинтересовалсяалхимией. Он подумал, что надо лишь немного терпения — и можно будет превращатьв золото все что угодно. Он ведь читал жизнеописания тех, кому это удалось:Гельвеция, Элиаса, Фульканелли, Гебера, — и истории эти приводили его ввосторг. Всем этим людям удалось до конца пройти Своей Стезей. Онистранствовали по свету, встречались с учеными мудрецами, творили чудеса, чтобыубедить сомневающихся, владели Философским Камнем и Эликсиром Бессмертия.

Однако когда Сантьяго попытался по книгампонять, что же такое Великое Творение, то стал в тупик — там были толькостранные рисунки, зашифрованные наставления и непонятные тексты.

* * *

— Почему они так замысловато пишут? — спросилон однажды вечером у англичанина, который явно досадовал на то, что лишилсясвоих книг.

— Потому что понимать их дано лишь тем, ктосознает ответственность этого, — отвечал англичанин. — Представь, что начнется,если все кому не лень начнут превращать свинец в золото. Очень скоро онопотеряет всякую ценность. Только упорным и знающим откроется тайна ВеликогоТворения. А я оказался посреди пустыни, чтобы встретить настоящего алхимика,который поможет мне расшифровать таинственные записи.

— А когда были написаны эти книги? — спросилон.

— Много веков назад.

— Много веков назад еще не было типографскогостанка, — возразил Сантьяго. — И все равно алхимией способен овладеть далеко некаждый. Почему же это написано таким таинственным языком и рисунки такиезагадочные?

Англичанин ничего не ответил. Лишь потом,помолчав немного, сказал, что уже несколько дней внимательно присматривается ккаравану, но ничего нового не заметил. Вот только о войне племен поговариватьпутешественники стали все чаще.

* * *

И в один прекрасный день Сантьяго вернулангличанину его книги.

— Ну, и что же ты там понял? — с надеждойспросил тот: ему хотелось поговорить с кем-нибудь понимающим, чтобы отвлечьсяот тревожных мыслей.

— Понял я, что у мира есть душа, и тот, ктопостигнет эту душу, поймет и язык всего сущего. Еще понял, что многие алхимикинашли Свою Стезю и открыли Душу Мира, Философский Камень и Эликсир Бессмертия,— сказал юноша, а про себя добавил: «А самое главное — я понял, что все это такпросто, что уместится на грани изумруда».

Англичанин почувствовал разочарование. Ни то,что он так долго учился, ни магические символы, ни мудреные слова, ни реторты иколбы — ничего не произвело впечатления на Сантьяго. «Он слишком примитивен,чтобы понять это», — подумал англичанин. Он собрал свои книги и снова засунулих в чемоданы, навьюченные на верблюда.

— Изучай свой караван, — сказал он. — Мне отнего было так же мало проку, как тебе — от моих книг.

И Сантьяго снова принялся внимать безмолвиюпустыни и глядеть, как вздымают песок ноги верблюдов. «У каждого свой способучения, — подумал он. — Ему не годится мой, а мне — его. Но мы оба отыскиваемСвою Стезю, и я его за это уважаю».

* * *

Караван шел теперь и по ночам. Время отвремени появлялись бедуины, что-то сообщали Вожатому. Погонщик верблюдов,подружившийся с Сантьяго, объяснил, что война между племенами все-такиначалась. Большим везением будет, если караван сумеет добраться до оазиса.

Верблюды и лошади выбивались из сил, людистановились все молчаливее, и в ночной тишине даже конское ржание или фырканьеверблюда, которые раньше были просто ржанием или фырканьем, теперь внушали всемстрах, потому что могли означать приближение врага.

Погонщика, впрочем, близкая опасность непугала.

— Я жив, — объяснял он Сантьяго однажды ночью,когда не светила луна и не разводили костров. — Вот я ем сейчас финики и ничемдругим, значит, не занят. Когда еду — еду и ничего другого не делаю. Еслипридется сражаться, то день этот будет так же хорош для смерти, как и всякийдругой. Ибо живу я не в прошлом и не в будущем, а сейчас, и только настоящаяминута меня интересует. Если бы ты всегда мог оставаться в настоящем, то был бысчастливейшим из смертных. Ты бы понял тогда, что пустыня не безжизненна, чтона небе светят звезды и что воины сражаются, потому что этого требует ихпринадлежность к роду человеческому. Жизнь стала бы тогда вечным и нескончаемымпраздником, ибо в ней не было бы ничего, кроме настоящего момента.

Спустя двое суток, когда путники укладывалисьна ночлег, Сантьяго взглянул на звезду, указывавшую им путь к оазису. Емупоказалось, что линия горизонта стала ниже: в небе над пустыней сияли сотнизвезд.

— Это и есть оазис, — сказал погонщик.

— Так почему же мы не идем туда?

— Потому что нам надо поспать.

* * *

Сантьяго открыл глаза, когда солнце началовставать из-за горизонта. А там, где ночью сверкали звезды, тянулась вдольпустыни бесконечная цепь тамариндов.

— Мы дошли! — воскликнул англичанин, которыйтоже только что проснулся.

Сантьяго промолчал. Он научился этому упустыни, и теперь ему достаточно было просто смотреть на деревья. До пирамидбыло еще далеко. Когда-нибудь и это утро станет для него всего лишьвоспоминанием. Но сейчас он жил настоящей минутой и радовался ей, как советовалпогонщик, и пытался связать ее с воспоминаниями о прошлом и с мечтами обудущем. Да, когда-нибудь эти тысячи тамариндов превратятся в воспоминание, нов этот миг они означали прохладу, воду и безопасность. И так же, как крикверблюда в ночи мог означать приближение врага, цепочка тамариндов возвещалачудо избавления.

«Мир говорит на многих языках», — подумалСантьяго.

* * *