Элизабет не сразу поняла смысл сказанного. А когда поняла,то слезы радости и облегчения покатились из ее глаз.

– Я ужасно много работал. Правда, мне редко удавалосьчто-нибудь завершить, а когда удавалось, то каждый раз оказывалось, что я всесделал неправильно. Так что я очень хорошо живу – учитывая, что уже больше трехмесяцев я жив лишь наполовину.

Ян заметил ее слезы и с трудом, превозмогая боль в горле,проговорил:

– Если бы ты сделала шаг вперед, дорогая, то могла быпоплакать у меня на плече. И пока бы ты плакала, я рассказал бы тебе, как жалеюобо всем, что сделал… – Он больше не мог ждать и сам подошел к жене и привлекее к себе. –

А когда я закончу, – хрипло прошептал он, когда она обнялаего и разрыдалась, – ты поможешь мне найти способ простить себя.

Ее слезы терзали ему душу, и он прижал ее крепче и потерсяподбородком о ее висок.

– Мне так жаль, – Ян взял ее лицо в ладони, приподнял его изаглянул в огромные, залитые слезами глаза, – чертовски жаль, – прошептал он,стирая пальцами слезы с ее мокрых щек. – Прости меня. – Он медленно наклонилголову и припал к ее губам долгим поцелуем.

Элизабет отвечала на его поцелуй, отчаянно прижимая его ксебе, но не могла остановить слезы. Ян стал покрывать поцелуями мокрые щеки игладить ее спину и плечи, не зная, как облегчить ее горе.

– Пожалуйста, дорогая, не плачь больше, – умоляюще шепталон. –

Пожалуйста, не надо. – Она прижимала его все крепче ипродолжала плакать, ее слезы промочили ему рубашку и дошли до самого сердца.

– Пожалуйста, – повторял Ян, у которого заболели глаза отнепролитых слез.

– Ты разрываешь мне сердце. – Несколько секунд спустявсхлипы стали реже, и он понял, что она пытается взять себя в руки, чтобы непричинять ему боль. Он зарылся лицом и руками в ее волосы, воображая, скольконочей она проплакала из – за него, как сейчас, и презирая себя за эгоизм иупрямство.

Его жена была вынуждена спрятаться здесь, чтобы избежатьразвода. Он только сейчас понял, как она страдала. Когда она ушла из егокабинета, предупредив, что не позволит ему вычеркнуть ее из своей жизни, Ян ипредставить себе не мог, что ей будет так больно. Она подарила ему свою любовь,а он оттолкнул ее и после публичного пренебрежения ею подал прошение на развод.

Неудивительно, что после всего этого она уехала сюда, чтобывыплакаться и никого не видеть. Удивительно только, что она ждала здесь его. Онне мог побороть стыд и отвращение к самому себе. После долгого молчания оннерешительно прошептал:

– Пойдем со мной наверх.

Элизабет кивнула, и он подхватил ее на руки и понес наверх.Он хотел уложить ее в постель и подарить ей такую бездну наслаждения, чтобы онасмогла забыть – хотя бы на сегодняшнюю ночь. – те муки, которые терзали еестолько месяцев.

В ту же секунду, как он опустил ее на кровать и началосторожно раздевать,

Элизабет поняла, что что-то изменилось. За время разлуки онаотвыкла от него, и когда он лег рядом и обнял ее, она смутилась, а потомрастерялась, когда он не дал ей обнять себя, мягко придержав за запястья, иоткинул на подушки.

Зацелованная и заласканная почти до бесчувствия, Элизабетсгорала от желания тоже доставить ему удовольствие, и когда он на мгновениеотпустил ее руки, потянулась к нему. Ян отпрянул от ее прикосновения.

– Не надо, – прошептал он, и она подчинилась, потому чтопоняла, что, не позволяя ей дотронуться до себя, он наказывает себя запричиненные ей страдания. Всю ночь Ян осыпал ее ласками, открывая ей все новыеи новые глубины наслаждения. Это была ночь признания мужчины в любви к женщине– такой любви, которую не выразить никакими словами, и она знала, что незабудет этой ночи никогда.

Под утро ей наконец удалось сломить его сопротивление иподарить ему такое же наслаждение, которое дарил ей он. Потом, когда у них ужене осталось сил, они просто тихо лежали рядом, и он гладил ее спутанные волосы.

– Я люблю тебя, – сказал он, повторяя те же слова, которыеона сказала ему в черный день их прощания, – я никогда не переставал любитьтебя.

Она подняла к нему лицо.

– Я знаю.

– Как ты могла это знать, любимая? – с болью в голосе спросилон.

– Я слишком сильно хотела этого, а ты всегда выполнял любыемои желания. К тому же я не могла поверить, что мы больше никогда не будемзаниматься любовью.

Элизабет пошевелилась, и он положил ее удобнее, непереставая перебирать ее волосы.

– Лежи тихо, любовь моя, – ласково прошептал он и, видя еенедоумение, объяснил, – Потому что сейчас в тебе зарождается наш ребенок.

Она доверчиво всматривалась в его лицо.

– Почему ты так думаешь?

– Потому что мне слишком сильно этого хочется, а ты всегдавыполняла все мои желания. – Она крепче прижалась щекой к его руке и свернуласьклубочком.

Она тоже хотела этого – он знал это так же точно, как то,что в эту ночь от их любви зародилась новая жизнь.

Яркий утренний свет пробивался в щель между портьерами,когда Ян наконец очнулся от глубокого сна. Он проснулся с ощущением, что всехорошо, он не знал этого ощущения уже больше трех месяцев, и именно егонеобычность разбудила его.

Думая, что причиной этой радостной легкости был сон, онперекатился на бок и закрыл глаза, пытаясь снова уснуть и предпочитая забытьетому ощущению пустоты, с которым в последнее время он привык просыпаться.

Но заснуть он уже не смог. Кровать почему-то казалась меньшеи жестче, чем была, и, все еще думая, что он в Монтмэйне, Ян решил, что, должнобыть, вчера напился до бесчувствия и заснул на диване. Теперь он часто спал надиване, избегая огромной пустой кровати, в которой они спали с Элизабет. Янпочувствовал, как на него снова накатывает тупая боль, и зная, что сон уже невернуть, открыл глаза. Ослепнув от яркого света, он невидящим взглядом обвелкомнату. Через несколько секунд он смог различить окружавшие его предметы инаконец вспомнил, где находится и с кем провел эту ночь. Вместе с осознаниемэтого к нему пришло ощущение такого огромного счастья, что какое-то время онпросто лежал, пытаясь свыкнуться с этим новым чувством.

Однако постепенно до него начали доходить звуки и запахи, ион почувствовал аромат жареной ветчины. Его губы растянулись в радостнойулыбке, когда он вспомнил, как Элизабет когда-то жарила ветчину. В тот разветчина здорово подгорела, но сейчас он был готов есть даже жареную бумагу,лишь бы