– С тобой?

– Ну да.

– Абсолютно, – ответил он так же серьезно. – Хотя, – добавилон тут же, сцепляя руки у нее за спиной и подтягивая ее к себе, – ты, можетбыть, не захочешь здесь оставаться, когда узнаешь, что твои изумруды лежат напрежнем месте в Монтмэйне.

Она резко вскинула голову, и глаза ее засияли от восторга.

– О-о, как я рада, Ян. Ты не представляешь, как мне былообидно, что я продала их, когда я узнала правду о Роберте.

– Тебе будет еще обиднее, – с шутливым укором поддразнил он,– когда ты узнаешь, что перевела на мое имя несколько меньше, чем они стоят насамом деле.

Те, что ювелир успел уже продать, я выкупил за сорок пятьтысяч фунтов, и за пять тысяч фунтов я купил у него те, что остались.

– Бессовестный мошенник! – вскричала Элизабет. – Он заплатилмне пять тысяч за все! – Она в отчаянии покачала головой, ужасаясь неумению Янаторговаться. – Он нажил на тебе огромные деньги.

– Честно говоря, меня это не особенно беспокоит, – продолжалдразнить жену Ян, наслаждаясь ее возмущением, – потому что я планировал вычестьэти деньги из твоего содержания. С процентами, разумеется. По моим подсчетам, –сказал он, делая паузу, чтобы подсчитать в уме цифру, – на сегодняшний день тыдолжна мне примерно сто пятьдесят одну тысячу сто двадцать шесть фунтов.

– С-сколько? – вскричала она, не зная, смеяться ей или сердиться.

– Видишь ли, сюда входит еще и Хэвенхёрст. Я приплюсовал иего к этой стоимости.

Слезы заволокли ее прекрасные глаза.

– Ты выкупил его у этого кошмарного мистера Демаркуса?

– Да. И он действительно «кошмарный». Им бы работать на парус твоим дядей. У обоих врожденный инстинкт торговцев верблюдами. Я заплатил заХэвенхёрст сто тысяч фунтов.

Она ахнула.

– Сто тысяч! О-о, Ян…

– Я люблю, когда ты произносишь мое имя. Элизабетулыбнулась, но голова ее была все еще занята великолепной сделкой, которуюзаключил Ян.

– Даже я не смогла бы купить дешевле! – великодушно призналаона. – Ведь именно за эту сумму я его продала, и когда все бумаги былиподписаны, он сказал мне, что через год рассчитывает получить за него стопятьдесят тысяч.

– Возможно, он и получил бы их.

– Но только не от тебя! – гордо заявила она.

– Только не от меня.

– А он пытался?

– Он заломил двести, как только понял, что мне необходимовыкупить его.

– Представляю, как тонко надо было повести дело, чтобы онтак сильно сбросил цену.

С трудом удерживаясь, чтобы не расхохотаться, Ян кивнул.

– Очень тонко, – согласился он, подавляя смех. – А можнопоинтересоваться, почему он оказался таким сговорчивым?

– Ну, полагаю, это произошло потому, что я сумел оченьнаглядно показать ему, что в жизни существуют более ценные вещи, чем деньги.

– Правда? – завороженно спросила она. – И что же это?

– Его горло, например.

Стоя у балюстрады террасы, Ян смотрел вниз, в сад, гдеЭлизабет с их трехлетней дочкой Каролиной стояли на коленях возле клумбы ирассматривали цветы герани. Их головы склонились так близко друг к другу, чтоневозможно было понять, где кончаются золотые волосы Элизабет и начинаютсяволосы Каролины.

Элизабет что-то сказала девочке, и та залилась счастливымсмехом, от которого у Яна всегда теплело на сердце.

За его спиной, удобно расположившись за резным столиком,играли в шахматы старый герцог и Дункан. Сегодня вечером ожидались гости. Вчесть дня рождения

Элизабет Ян устраивал бал и пригласил на торжество большесемисот человек.

Молчаливая сосредоточенность игроков была нарушена внезапнымпоявлением шестилетнего мальчика, удивительно похожего на Яна, и егорепетитора, на лице которого было написано отчаяние, – интеллект ученика явнопревосходил возможности учителя.

– Прошу прощения за наше вторжение, – извинился мистерТвинделл, – но у нас с мистером Джонатаном возник спор, который, как я сейчаспонял, могли бы разрешить вы, викарий. Не будете ли вы так добры рассудить нас?

Оторвав взгляд от шахматной доски, а мысли – от победы,которую он вот-вот должен был вырвать у противника, Дункан сочувственноулыбнулся сконфуженному учителю.

– Чем могу быть полезен? – спросил он, переводя взгляд сучителя на красивого мальчика, который моментально переключил внимание нашахматную доску.

– Мы заговорили о небесах, – объяснил мистер Твинделл, – аконкретно о том, как выглядит это место, которое – что я все утро пытаюсьвтолковать мистеру Джонатану – существует совершенно по иным законам, чем всездесь на земле.

При этих словах мистер Джонатан оторвал заинтересованныйвзгляд от шахматной доски и, заложив руки за спину, обратился к старшим с такимвидом, словно слова учителя были настолько абсурдны, что ему даже неловко ихповторять.

– Мистер Твинделл, – сказал он, подавляя смешок, – думает,что улицы на небесах сделаны из золота. Но, конечно же, этого не может быть.

– Почему не может? – спросил удивленный герцог.

– Потому что тогда они будут слишком раскаляться на летнемсолнце и лошади обожгут копыта, – сказал Джонатан, пораженный недогадливостьюдеда.

Повернувшись к Дункану, Джонатан с надеждой спросил: – Сэр,а разве вы не находите идею о металлических улицах на небесах в высшей степениневозможной?

Дункан, которому сразу вспомнились аналогичные дебаты с Яномпримерно в таком же возрасте, откинулся в кресле, и на лице его отразилосьпредвкушение удовольствия.

– Джонатан, – сказал он, радостно улыбаясь, – спроси усвоего папы. Он стоит вон там, у балюстрады.

Мальчик согласно кивнул, на секунду задержался, чтобышепнуть что-то на ухо герцогу, и убежал к отцу.

– Почему ты не ответил на его вопрос, Дункан? –полюбопытствовал герцог. – Описание рая как раз по твоей части.

Дункан иронично приподнял брови и отрицательно качнулголовой.

– Когда Яну было шесть лет, – сухо сказал он, – он частенькововлекал меня в теологические беседы вроде этой. И каждый раз я проигрывал.Должен сказать, меня это крайне расстраивало. – Подняв взгляд на маленькогомальчика, который терпеливо ждал, когда отец его заметит, Дункан разомлевшим отсчастья голосом произнес: – Как долго я ждал этого дня… Между прочим, а что этоДжонатан сказал тебе на ухо?