Фандорин попробовал взбунтоваться:

– Не хочу «Паутинку», мотылёк и так уже никуда неденется! Давай лучше «Лисицу и барсука», как вчера!

– Страсть не терпит повторений и нуждается впередышке, – назидательно сказала Мидори.

– Моя не нуждается!

Она топнула ногой:

– Кто из нас учитель дзёдзюцу – ты или я?

– Одни учителя кругом. Никакой жизни нет, –пробурчал Эраст Петрович, капитулируя. – Ну хорошо. О каком такомпрекрасном мы будет говорить всю ночь?

– Например, о поэзии. Какое поэтическое произведение тылюбишь больше всего?

Вице-консул задумался, а Мидори поставила на столиккувшинчик сакэ и села скрестив ноги.

– Ну, не знаю… – протянул он. – Мне «ЕвгенийОнегин» нравится. Сочинение русского поэта П-Пушкина.

– Прочти его мне! И переведи.

Она положила локти на колени, приготовилась слушать.

– Но я его наизусть не помню. Там несколько тысячстрок.

– Как можно любить стихотворение, в котором несколькотысяч строк? И зачем так много? Когда поэт сочиняет длинно, это значит, что емунечего сказать.

Обидевшись за гения русской поэзии, Фандорин ироническиспросил:

– А сколько строчек в твоём любимом стихотворении?

– Три, – ответил она серьёзно. – Больше всегоя люблю трехстишья, хокку. В них сказано так мало и в то же время так много.Каждое слово на своём месте, и ни одного лишнего. Я уверена, что бодхисатвыговорят между собой одними хокку.

– Прочти, – попросил заинтригованный ЭрастПетрович. – Пожалуйста, прочти.

Она полуприкрыла глаза и нараспев продекламировала:

Мой ловец стрекоз,

О, как же далеко ты

Нынче забежал…

– Красиво, – признал Фандорин. – Только яничего не понял. Какой ловец стрекоз? Куда он забежал? И зачем?

Мидори открыла глаза, мечтательно повторила:

– Доко мадэ итта яра… Как прекрасно! Чтобы до концапонять хокку, нужно обладать особенным чутьём или сокровенным знанием. Если быты знал, что великая поэтесса Тиё написала это стихотворение на смерть своегомаленького сына, ты не смотрел бы на меня с такой снисходительностью, верно?

Он замолчал, потрясённый глубиной силы и чувства, внезапнооткрывшейся в трех простых, будничных строках.

– Хокку подобно телесной оболочке, в которой заключенаневидимая, неуловимая душа. Тайна спрятана в тесном пространстве между пятьюслогами первой строки (она называется ками-но-ку) и семью слогами второй строки(она называется нака-но-ку), а потом меж семью слогами нака-но-ку и пятьюслогами последней, третьей строки (она называется симо-но-ку). Как бы тебеобъяснить, чтобы ты понял? – Лицо Мидори осветилось лукавойулыбкой. – Сейчас попробую. Хорошее хокку похоже на силуэт прекраснойженщины или на искусно обнажённую часть её тела. Контур, деталь волнуют кудабольше, чем целое.

– А я предпочитаю целое, – заявил Фандорин,положив руку ей на колено.

– Это потому что ты мальчишка и дикарь. – Веербольно шлёпнул его по пальцам. – Человеку утончённому достаточно увидетькраешек Красоты, и его воображение вмиг дорисует остальное, да ещё многократноулучшит его.

– Между прочим, это из Пушкина, – проворчалтитулярный советник, дуя на ушибленные пальцы. – А твоё любимоестихотворение, хоть и красивое, но очень уж грустное.

– Настоящая красота всегда грустная.

Эраст Петрович удивился:

– Неужели?

– Есть две красоты: красота радости и красота печали.Вы, люди Запада, предпочитаете первую, мы – вторую. Потому что красота радостинедолговечна, как полет бабочки. А красота печального прочнее камня. Кто помнито миллионах счастливых влюблённых, что мирно прожили свою жизнь, состарились иумерли? А о трагической любви сочиняют пьесы, которые живут столетия. Давайвыпьем, а потом будем разговаривать о Красоте.

Но поговорить о Красоте им было не суждено.

Эраст Петрович поднял чарку и сказал: «Я пью за красотурадости». «А я японка и пью за красоту печали», – ответила Мидори ивыпила, он же не успел.

Ночь разорвал бешеный крик: «ЦУМЭ-Э-Э!!!». Откликом ему былрёв, исторгнутый множеством глоток.

Рука Фандорина дрогнула, сакэ пролилось на татами.

Дрогнула рука,

Вино пролилось на стол.

Злая примета.

Редко, но бывает, что встретится женщина, которая сильнеетебя. Тут так: не пыжиться, не выпячивать грудь, а наоборот – прикинутьсяслабым, беззащитным. Сильные женщины от этого тают. Сами всё сделают, только немешай.

В деревне проклятых синоби имелся всего один предмет,представляющий интерес для ценителя женственности, – семнадцатилетняяЭцуко. Конечно, не красавица, но, как говорится, на болоте и жаба принцесса.Прочее женское население Какусимуры [45] (название для деревниМаса изобрёл сам, потому что синоби её никак не называли) состояло из старойведьмы Нэко-тян (тоже ещё кошечка! [46]), беременной женырябого Гохэя, одноглазой Саэ и пятидесятилетней Тампопо. Две сопливые девчонки,девяти и одиннадцати лет, не в счёт.

Первый день Маса к намеченной добыче не приближался –поглядывал издалека, составлял план действий. Девушка была славная, вызывающаяинтерес. Работящая, ловкая, певунья. Ну и вообще любопытно – как оно там уитиноку, женщин-ниндзя, всё устроено. Если она может в прыжке три разаперевернуться или взбежать по стене на крышу (он сам видел), то какие же фокусывыделывает в минуты страсти! Будет что вспомнить, о чем людям рассказать.

Сначала, конечно, следовало выяснить, не принадлежит ли онакому-нибудь из мужчин. Не хватало ещё навлечь на себя гнев одного из этихдьяволов.

Маса посидел часок на кухне у Кошечки, похвалил её рисовыеколобки и всё что надо разузнал. Жених имеется, звать его Рюдзо, очень хорошиймальчик, но уже год как учится за границей.

Вот и пускай учится.

Теперь можно было браться за дело.