Пару дней Маса потратил на то, чтобы подружиться спредметом. Никаких томных взглядов, никаких намёков – Будда сохрани. Ей безжениха скучно, он тоже тоскует вдали от дома, среди чужих людей, а возраст уних примерно один и тот же, так неужто не найдётся тем для разговоров?

Понарассказал про йокогамские чудеса (благо Эцуко вгайдзинском городе ещё не бывала). Приврал, конечно, но это чтоб интереснейбыло. Потихоньку вывернул на диковинные постельные обыкновения гайдзинов. Удевушки глазки заблестели, ротик приоткрылся. Ага! Хоть она и синоби, акровь-то живая.

Здесь он окончательно уверился в успехе и перешёл кпредпоследней стадии – начал выспрашивать, правда ли, что женщины-итинокувправе свободно распоряжаться своим телом и что самого понятия измены мужу илижениху у них не существует?

– Разве может изменить какая-то ямка в теле? Изменитьможет только душа, а душа у нас верная, – гордо ответила Эцуко, умница.

Её душа Масе была совершенно ни к чему, вполне хватило бы иямки. Он немножко поканючил, что никогда ещё не обнимал девушку – очень ужзастенчив и неуверен в себе.

– В полночь приходи к расщелине, – шепнулаЭцуко. – Я тебя, так и быть, обниму.

– Это будет милосердный поступок, – кротко молвилон и заморгал часто-часто – от растроганности.

Место для свидания было выбрано отменное, надо отдатьдевушке должное. Ночью тут ни души, до ближайшего дома добрые сто шагов. Дозорныхв Какусимуре не выставляли – зачем? На той стороне расщелины под землёй «поющиедоски»: если кто наступит, начинает ухать филин, далеко слышно. В тот-то раз,когда с господином лезли по верёвке, и знать не знали, что деревня готова квстрече гостей.

С Эцуко произошло всё быстро, даже слишком. Изображатьнеопытного мальчика, чтоб посильней её распалить, не понадобилось. Так налетелаиз кустов – прямо с ног сшибла, и минуту спустя уже охала, сопела ивскрикивала, подпрыгивая на Масе, как кошка, дерущая когтями собаку.

Ничего такого особенного в итиноку не оказалось – девчонкакак девчонка. Только ляжки каменные – сдавила так, что на бёдрах, похоже,останутся синяки. А выдумки никакой. Нацуко, и та будет поинтересней.

Эцуко счастливым голосом лепетала что-то, гладила Масу поёжику волос, ластилась, а он не мог скрыть разочарования.

– Тебе не понравилось? – упавшим голосом спросилаона. – Я знаю, я не училась… Дзёнин сказал: «Тебе не нужно». Зато знаешь,как здорово я карабкаюсь по деревьям? Как настоящая обезьяна. Показать?

– Ну покажи, – вяло разрешил Маса.

Эцуко вскочила, подбежала к мёртвой сосне и, с невообразимойскоростью перебирая руками и ногами, полезла по обугленному стволу.

Масе в голову пришла поэтическая мысль: живое белое намёртвом чёрном. Он даже подумал, не сочинить ли хокку про голую девушку насгоревшей сосне. Уже и первые две строчки сложились – пять слогов и семь:

Чёрная сосна.

Трепещущей бабочкой…

Что дальше-то? «Девушка на ней»? Слишком в лоб. «Взлетелавверх любовь»? Это шесть слогов, а нужно пять.

В поисках вдохновения он перекатился поближе к сосне –вставать было лень.

Вдруг сверху донёсся странный, чмокающий звук. С тихимстоном Эцуко сорвалась с дерева, упала наземь в двух шагах от Масы. Окоченев отужаса, он увидел, что на белой спине, из-под левой лопатки торчит толстаяоперённая стрела.

Хотел кинуться к ней, посмотреть, жива ли.

Эцуко была жива. Не переворачиваясь и не поднимая головы,она пнула Масу ногой, так что он кубарем отлетел в сторону.

– Беги… – донёсся сдавленный шёпот.

Но Маса не побежал – ноги дрожали так, что вряд ли сумели быудержать тяжесть тела.

Ночь наполнилась шорохами.

На тёмном краю расщелины возникли пятна – одно, второе,третье. С того места, где у синоби находился потайной подъёмник, на кромкуобрыва полезли чёрные люди. Их было много, очень много. Маса смотрел на них,лёжа в высокой траве, и не мог пошевелиться, охваченный ужасом.

Один из чёрных подошёл к лежащей ничком Эцуко, ногойперевернул её на спину. Наклонился, в руке у него сверкнул клинок.

Вдруг девушка приподнялась, раздался хрип, и теперь лежалуже он, а Эцуко стояла с мечом в руке, со всех сторон окружённая таинственнымипришельцами. Белая среди чёрных, пронеслось в голове у Масы.

Звон металла, ругань, вопли, потом белая фигурка исчезла, алюди в чёрном яростно, с хрустом, рубили что-то лежащее на земле.

Маса явственно услышал девичий голос, выкрикнувший:

– Конгодзё!

Один из убийц подошёл совсем близко. Нарвал пучок травы,стал вытирать лезвие. Слышалось шумное, прерывистое дыхание.

Тусклый свет луны на мгновение просочился сквозь неплотнуютучу, и Маса разглядел капюшон с дырками вместо глаз, патронташ через плечо,чёрную куртку.

Люди Дона Цурумаки, вот это кто! По примеру синоби закрылилица, чтоб не белели в темноте!

Как им удалось миновать «поющие доски»? Неужто прошлиподземным ходом? Но кто им его показал?

На четвереньках Маса отполз в чащу, вскочил, побежал.

«Чёрные куртки» времени зря не тратили. Сзади донесласьприглушённая команда, и палая хвоя заскрипела под быстрыми шагами.

Скорей к домам, поднять тревогу! Люди Дона не станутразбираться, кто синоби, а кто нет, положат всех подряд.

Когда до первой из хижин оставалось каких-нибудь двадцатьшагов, Масе не повезло – налетел в темноте на сук, разодрал щеку, а самоескверное, что не смог сдержать крика.

Те, сзади, услышали и догадались, что обнаружены.

– ЦУМЭ-Э! [47] – рявкнул командный бас.В ответ грянул многоголосый рёв.

– Нападение! Нападение! – заорал и Маса, но почтисразу же заткнулся, поняв, что только зря подвергает себя опасности.

Атакующие так ревели, так топали, что обитатели Какусимурыне могли этого не слышать.

Теперь, если хочешь жить, нужно было очень быстросоображать. Поэтому к домам Маса не побежал, спрятался за дерево.

Полминуты не прошло – мимо пронеслась толпа «чёрных курток»,на бегу рассредотачиваясь полумесяцем, чтобы охватить весь остров.

Цепочкой, с интервалом в пять шагов, загорелись воткнутые вземлю факелы. Огненный пунктир пересёк весь лес, от края до края.

– Огонь!