– Нет, на тебе не должно быть никакой одежды.

Он поднялся по прикреплённой к стене лестнице. Глаз неоткрывал.

Медленно прошёл коридором, наткнулся на дверь.

Открыл её – и кожу обдало ночным холодом.

Это дверь, за которой пропасть, сообразил он и замер напороге.

Три больших шага? Насколько больших? Какой длины был мостик?Примерно сажень, не больше.

Шагнул раз, другой, стараясь не мельчить. Перед третьимзапнулся. Что если на третьем шаге нога попадёт в пустоту?

Пропасть была здесь, совсем рядом, он чувствовал еёбездонное дыхание.

Усилием воли он сделал шаг – точь-в-точь такой же, какпредыдущие. Пальцы ощутили ребристую кромку. Ещё бы пол-вершка, и…

Он открыл глаза – и ничего не увидел.

Не было ни луны, ни звёзд, ни огоньков внизу. Мир соединилсяв одно целое, в нем не было ни неба, ни земли, ни верха, ни низа. Была лишьточка, вокруг которой располагалось сущее.

Точка находилась в груди Фандорина и посылала вовне сигнал,полный жизни и тайны: тук-тук, тук-тук, тук-тук.

Солнце всё делит,

Тьма всё объединяет.

Ночью мир един.

Тамба сказал:

– Падать нужно, как сосновая иголка падает на землю –бесшумно и плавно. А ты падаешь, как подрубленное дерево. Мо иккай [44].

Эраст Петрович представил себе сосну, поросшие хвоей ветки,вот одна оторвалась и кружась полетела вниз, мягко опустилась на траву.Подпрыгнул, перевернулся в воздухе, плашмя бухнулся о землю.

– Мо иккай.

Иголки сыпались одна за другой, вот воображаемая ветка ужесовсем облысела, пришлось взяться за следующую, но после каждого паденияслышалось неизменное:

– Мо иккай.

Эраст Петрович послушно набивал себе синяки, но больше всегоему хотелось научиться драться – пусть не как Тамба, но хотя бы какнезабываемая Нэко-тян. Однако дзёнин с этим не спешил, пока ограничивалсятеорией. Говорил, что сначала нужно по отдельности изучить каждый из трехпринципов схватки: нагарэ – текучесть, хэнкан – переменчивость и, самый сложныйиз них всех, ринки-охэн – способность к импровизации в зависимости от манерыпротивника.

Полезней всего, с точки зрения титулярного советника, былисведения об ударах по жизненно важным точкам. Тут, пока постигаешьтруднопроизносимые и трудноуясняемые принципы ниндзюцу, вполне можно былообойтись навыками английского boxing и французской savate.

В заветной тетрадочке появились рисунки частей человеческоготела со стрелками разной толщины, в зависимости от силы удара, и загадочнымикомментариями вроде: «Сода (шест, позв.) – врём, паралич: несильно! – ин.мом. смерть». Или: «Вансюн (трехглав, мыш.) – врём, паралич руки;несильно! – ин. перелом».

Самыми сложными неожиданно оказались уроки дыхания. Тамбатуго перетягивал ученику ремнём талию, и нужно было сделать подряд две тысячивдохов – таких глубоких, чтобы надувалась нижняя часть живота. Мышцы от этоговроде бы нехитрого упражнения болели так, что в первый вечер Фандорин приполз ксебе в комнату скрючившись и очень боялся, что ночью не сможет любить Мидори.

Смог.

Она натёрла его синяки и ссадины целебной мазью, а потомпоказала, как снимать боль и усталость при помощи кэцуин – магического сцепленияпальцев. Под её руководством Зраст Петрович четверть часа вывёртывал пальцы искладывал их в какие-то невообразимо замысловатые кукиши, после чего разбитостькак рукой сняло, а тело наполнилось энергией и силой.

Днём любовники не виделись – Фандорин постигал тайныправильного падения и правильного дыхания, Мидори была занята какими-то своимиделами, но ночи всецело принадлежали им двоим.

Титулярный советник научился обходиться двумя часами отдыха.Оказалось, что, если овладеть искусством правильного сна, для восстановлениясил этого вполне достаточно.

В соответствии с мудрой наукой дзёдзюцу, каждая новая ночьбыла непохожа на предыдущую и имела собственное название: «Крик цапли»,«Золотая цепочка», «Лисица и барсук» – Мидори говорила, что однообразие губительнодля страсти.

Прежде жизнь Эраста Петровича была окрашена по преимуществув белый цвет, цвет дня. Теперь же, из-за того что время сна настолькосократилось, существование стало двухцветным – белым и чёрным. Ночьпревратилась из фона, задника настоящей жизни в её полноценную часть, и отэтого мироздание в целом сильно выиграло.

Пространство, раскинувшееся от заката до рассвета, вмещало всебя очень многое: и отдых, и страсть, и тихий разговор, и даже шумную возню –ведь оба были так молоды.

Например, однажды поспорили, кто быстрее: Мидори бегом илиФандорин на велосипеде.

Не поленились перебраться на ту сторону расщелины, гдедожидался хозяина «Royal Crescent Tricycle», спустились к подножию горы иустроили кросс по тропе.

Сначала Эраст Петрович вырвался вперёд, но через полчаса,устав крутить педали, сбавил темп, и Мидори стала догонять. Бежала легко,размеренно, нисколько не участив дыхания. Версте на десятой обошлавелосипедиста, и разрыв постепенно увеличивался.

Лишь теперь Фандорин догадался, каким образом Мидори сумелаза одну ночь доставить в Йокогаму целебную траву масо с южного склона горыТандзава. Просто пробежала пятнадцать ри в одну сторону, потом столько жеобратно. Сто двадцать вёрст! И на следующую ночь опять! То-то она засмеялась, когдаон пожалел загнанную лошадь…

Однажды он попытался завести разговор о будущем, но услышалв ответ:

– В японском языке будущего времени нет, толькопрошедшее и настоящее.

– Но ведь что-то с нами все-таки будет, с тобой и сомной, – упорствовал Эраст Петрович.

– Да, – серьёзно ответила она. – Только я ещёне решила, что именно: «Осенний лист» или «Сладостная слеза». У обеих концовокесть свои преимущества.

Он помертвел. Больше о будущем не говорили.

* * *

Вечером четвёртого дня Мидори сказала:

– Сегодня мы не коснёмся друг друга. Мы будем пить винои разговаривать о прекрасном.

– То есть как «не коснёмся»? – взволновался ЭрастПетрович. – Ведь ты обещала «Серебряную паутинку»!

– «Серебряная паутинка» – это ночь, проведённая вутончённой, чувствительной беседе, чтобы две души соединились невидимыминитями. Чем прочнее эта паутина, тем надольше удержит она мотылька любви.