Теперь, когда в доме появилась кое-какая еда, все в Тарепринялись за дело, стараясь вернуть поместью хотя бы некоторое подобиенормального уклада жизни. И для каждой пары рук нашлась работа, очень-оченьмного работы, и работе этой не предвиделось конца. Пожухлые стеблипрошлогоднего хлопка надо было убрать с поля, чтобы приготовить его для новогопосева, а не привыкшая к плугу лошадь упиралась и весьма неохотно тащилась попашне. Огород надо было вскопать и засеять. Надо было нарубить дров. Надо былоприниматься за возведение загонов и ограды, которая тянулась когда-то милю за милейи которую янки походя сожгли в своих кострах. Силки, поставленные Порком накроликов, надо было проверять дважды в день, а на реке насаживать новую наживкуна крючки. Надо было застилать постели, подметать полы, стряпать, мыть посуду,кормить кур и свиней, собирать яйца из-под наседок. Надо было доить корову ипасти ее возле болота, не спуская с нее глаз, так как в любую минуту могливернуться янки или солдаты Франка Кеннеди и увести ее с собой. Даже для малышаУэйда нашлось дело. Каждое утро он с важным видом брал корзинку и отправлялсясобирать веточки и щепки на растопку.

Весть о капитуляции принесли братья Фонтейн, первымивернувшиеся с войны домой. Алекс, у которого все еще чудом держались на ногахсапоги, пришел пешком, а Тони хоть и был бос, но зато ехал верхом нанеоседланном муле. Так уж повелось в этой семье, что в более выгодном положениивсегда оказывался Тони. За четыре года, проведенных под открытым небом, подсолнцем и ветром, оба брата стали еще смуглее, еще худее и жилистей, а неухоженныечерные бороды, отросшие на войне, сделали их совсем неузнаваемыми.

Спеша домой, в Мимозу, они лишь на минутку заглянули в Тару— расцеловать своих приятельниц и сообщить им о капитуляции. Все, конец, свойной покончено, сказали они, и казалось, это их мало трогало и они неособенно были расположены углубляться в эту тему. Единственно, что ихинтересовало, это — уцелела Мимоза или ее сожгли. На своем пути от Атланты кюгу они видели только печные трубы там, где стояли прежде дома их друзей, и имуже казалось безумием надеяться на то, что их дом избежал такой же участи.Услыхав радостную весть, они вздохнули с облегчением и потом долго смеялись,хлопая себя по ляжкам, когда Скарлетт рассказала им, как Салли вихремпримчалась в Тару, лихо перемахнув верхом через живую изгородь.

— Салли — смелая девчонка, — сказал Тони, — иужас как ей не повезло, что ее Джо ухлопали. Не найдется ли у вас тут у когожевательного табачку, Скарлетт?

— Ничего, кроме самосада. Па курит его, пользуясьстеблем кукурузного початка.

— Ну, так низко я еще не пал, — сказалТони. — Но верно, докачусь и до этого со временем. — А как поживаетДимити Манро? — волнуясь и смущаясь, спросил Алекс, и Скарлетт смутноприпомнила, что он, кажется, был неравнодушен к младшей сестренке Салли.

— Хорошо. Она у своей тетушки в Фейетвилле. Ведь их домв Лавджое сожгли. А вся остальная семья в Мейконе.

— Он, собственно, хотел спросить, не выскочила лиДимити замуж за какого-нибудь бравого полковника из войск внутреннегоохранения, — посмеиваясь, сказал Тони, и Алекс бросил на него свирепыйвзгляд.

— Ну разумеется, нет, — улыбаясь, сказалаСкарлетт.

— Может, и зря не вышла, — мрачно изрекАлекс. — Как, черт подери.., прошу прощенья, Скарлетт. Но как можетмужчина сделать предложение девушке, когда всех его негров отпустили дасвободу, имение разорили и у него нет ни цента в кармане?

— Вы знаете, что это нисколько не волнуетДимити, — сказала Скарлетт. Она могла отдавать должное Димити и хорошо оней отзываться, так как Алекс Фонтейн никогда не принадлежал к числу еепоклонников. — Да чтоб мне сгореть… Ох, еще раз прошу прощенья, Скарлетт.Надо мне отвыкнуть от этой привычки, не то бабуля шкуру с меня сдерет. Но немогу же я предложить девушке выйти замуж за нищего. Может быть, ее это и неволнует, но это волнует меня.

Пока Скарлетт беседовала с братьями Фонтейнами на переднемкрыльце, Мелани, Сьюлин и Кэррин, услышав о капитуляции армии конфедератов,тихонько проскользнули в дом, и когда Фонтейны прямо через поля за домомнаправились к себе в Мимозу, Скарлетт вошла в холл и услышала рыдания — всетрое плакали, сидя на софе в маленьком кабинетике Эллин. Итак, все былокончено, погибла прекрасная сияющая мечта, погибло Правое Дело, которым онижили, которому отдали своих друзей, мужей, возлюбленных. И свои семейные очаги— на разорение. Права Юга, казавшиеся им незыблемыми на веки веков, теперьстали пустым звуком.

Но Скарлетт не проливала слез. Когда она узнала прокапитуляцию, первой ее мыслью было: «Слава тебе господи! Теперь уж никто незаберет корову. И лошадь тоже. Теперь можно достать серебро из колодца, икаждый будет есть вилкой и ножом. Теперь я без боязни могу объехать всю округуи поискать, где можно раздобыть чего-нибудь съестного».

Как гора с плеч! Не вздрагивать больше от испуга, заслышавстук копыт! Не просыпаться во мраке среди ночи, не прислушиваться затаивдыхание — в самом ли это деле или ей просто почудилось позвякивание упряжки водворе, топот, резкие голоса янки, отдающих приказы… А главное, самое главное —Тара теперь спасена! Чудовищный кошмар не повторится больше. Теперь уже непридется ей, стоя на лужайке, смотреть, как клубы дыма вырываются из оконлюбимого отцовского дома, слушать, как бушует пламя и с треском обрушиваетсявнутрь крыша.

Да, Дело, за которое они сражались, потерпело крах, но войнавсегда казалась Скарлетт нелепостью и, разумеется, любой мир куда лучше.Никогда глаза ее не загорались восторгом при виде ползущего вверх по древкузвездно-полосатого флага и мурашки не пробегали по телу при звуках «Дикси». Ине пылал в ее душе тот фанатический огонь, который помогал многим переносить воимя Правого Дела и лишения, и тошнотворные обязанности сиделки, и ужасы осады,и голод последних месяцев. Все это теперь позади, с этим покончено навсегда, иона не станет это оплакивать.

Все позади! Позади война, которой, казалось, не будет конца,которая пришла непрошеная и нежданно-негаданно так рассекла ее жизнь надвое,что она теперь с трудом могла припомнить, что было в те прежние, беззаботныедни. Оглядываясь назад, она бесстрастно взирала на хорошенькую девчонкуСкарлетт О’Хара в изящных зеленых сафьяновых туфельках и пышных, источающихаромат лаванды кринолинах и с недоумением вопрошала себя:, неужели это былаона? Неужели это она — та Скарлетт О’Хара, покорительница сердец всегографства, повелительница сотни рабов, наследница богатого поместья, надежнозащищенная своим богатством, как щитом, окруженная любовью обожающих родителей,готовых исполнить любое ее желание? Избалованная, беспечная девчонка, никогдане знавшая ни в чем отказа и не сумевшая только стать женой Эшли.

Где-то на крутой извилистой дороге, по которой она брелапоследние четыре года, эта девчонка с ее надушенными платьями и бальнымитуфельками незаметно потерялась, оставив вместо себя молодую женщину с жесткимвзглядом чуть раскосых зеленых глаз, пересчитывающую каждый пенни, негнушающуюся любой черной работой, женщину, потерявшую все, кроме неистребимойкрасной земли, на которой она стояла среди обломков. Она прислушивалась квсхлипываниям, доносившимся из кабинета Эллин, а в мозгу ее уже твориласьработа: