— Вот, держи. Не жди меня больше двух дней. И не бойся. Тывезде встретишь людей, которые помогут тебе. Сделай это! Сделай этообязательно! Ты знаешь, что от тебя зависит! Мне не нужно тебе это еще разобъяснять, ведь так? Все. Пожелай мне удачи и проваливай… Мне нужно ещеотоспаться.

Артем еле выдавил из себя пожелание, пожал могучую лапуХантера в последний раз и побрел к своей палатке, сутулясь под тяжестьювозложенной на него миссии.

Артем, конечно, думал, что допроса с пристрастием по приходудомой ему не миновать, и наверняка отчим будет трясти его, допытываясь, о чемони с Хантером разговаривали. Но, вопреки его ожиданиям, отчим вовсе не ждалего с дыбой и испанскими сапогами наготове, а мирно посапывал — до этого ему неудавалось выспаться больше суток.

Из-за ночных дежурств и дневного сна Артему теперьпредстояло отрабатывать на чайной фабрике опять в ночную смену.

За десятилетия жизни под землей, во тьме, в мутно-красномсвете, истинное понятие дня и ночи постепенно стиралось. По ночам освещениестанции несколько ослабевало, как это делалось когда-то в поездах дальнегоследования, чтобы люди могли выспаться, но никогда, кроме аварийных ситуаций,не гасло совсем. Как ни обострялось за годы прожитые во тьме человеческоезрение, оно все же не могло сравняться со зрением созданий, населявших туннелии заброшенные переходы. Разделение на «день» и «ночь» происходило скорее попривычке, чем по необходимости. «Ночь», пожалуй, имела смысл постольку,поскольку спать в одно время большей части обитателей станции было удобно,тогда же отдыхал и скот, ослабляли освещение и запрещалось шуметь. Точное времяобитатели станции узнавали и уточняли по двум станционным часам, установленныминад входом в туннели с противоположных сторон. Часы эти по важности чуть неприравнивались к таким стратегически важным объектам, как оружейный склад,фильтры для воды или электрогенератор, за ними всегда наблюдали, малейшие сбоинемедленно исправлялись, а любые, не только диверсионные, а даже простохулиганские попытки сбить их карались самым суровым образом, вплоть до изгнаниясо станции.

На станции был свой жесткий уголовный кодекс, по которомуадминистрация станции судила преступников скорым трибуналом, учитываяпостоянное чрезвычайное положение, по всей видимости теперь установленноенавечно. Диверсии против стратегических объектов влекли за собой высшую меру,за курение и разведение огня на перроне вне специально отведенного для этихцелей места (общей «кухни», находившейся с края перрона, у лестниц, ведущих кновому выходу со станции), за неаккуратное обращение с огнестрельным оружием ивзрывчатыми веществами на станции полагалось немедленное изгнание, сконфискацией имущества.

Эти драконовские меры объяснялись тем, что уже несколькостанций просто сгорело дотла. Огонь мгновенно распространялся по палаточнымгородкам, пожирая всех без разбора, и безумные, переполненные болью крики ещедолгие месяцы после катастрофы эхом отдавались в ушах жителей соседних станций,а обуглившиеся тела, склеенные вместе расплавленной резиной и брезентом,скалили зубы, потрескавшиеся в немыслимом жаре пламени, в свете фонарейперепуганных проходящих мимо коммерсантов и случайно забредших в этот адпутешественников.

Во избежание повторения их мрачной участи большинствостанций внесло неосторожное обращение с огнем в разряд тяжких уголовныхпреступлений.

Изгнанием карались еще и кражи, саботаж и злостное уклонениеот трудовой деятельности. Впрочем, учитывая, что почти все время все были увсех на виду, да и то, что на станции жило всего двести с чем-то человек, такиепреступления, да и преступления вообще, совершались довольно редко, ив-основном чужаками.

Работа на станции была обязательной, и все, от мала довелика, должны были отработать свою ежедневную норму. Свиноферма, грибныеплантации, чайная фабрика, мясокомбинат, пожарная и инженерная службы, оружейныйцех — каждый житель работал в одном, а то и в двух местах. Мужчины к тому жебыли обязаны нести раз в двое суток боевое дежурство в одном из туннелей, а вовремена конфликтов или появления из глубин метро какой-то новой опасностидозоры трех- и четырехкратно усилялись, и на путях постоянно стоял готовый кбою резерв.

Так четко жизнь была отлажена на очень немногих станциях, идобрая слава, которая закрепилась за ВДНХ, привлекала множество желающихобосноваться на ней. Однако чужаков на поселение принимали мало и неохотно.

До ночной смены на чайной фабрике оставалось еще несколькочасов, и Артем, не зная куда себя деть, поплелся к своему лучшему другу,Женьке, тому самому, с которым они в свое время предприняли головокружительноепутешествие на поверхность.

Женька был его ровесником, но жил, в отличие от Артема, сосвоей настоящей семьей, с отцом и матерью, и еще с младшей сестренкой. Такихслучаев, когда спастись удалось целой семье, были единицы, и Артем втайнезавидовал своему другу. Он, конечно, очень любил своего отчима, и уважал егодаже теперь, после того, как у того сдали нервы, но при этом прекрасно понимал,что Сухой ему не отец, да и вообще не родня, и никогда не называл его папой.

А Сухой, вначале сам попросивший Артема называть его дядейСашей, со временем раскаялся в этом. Годы его шли, и он, старый волк туннелей,так и не успел обзавестись настоящей семьей, и не было у него даже той женщины,которая ждала бы его из походов. У него щемило сердце при виде матерей смаленькими детьми, и он мечтал о том, что настанет и в его жизни тот день,когда не надо больше будет в очередной раз уходить в темноту, исчезая из жизнистанции на долгие дни и недели, а может и навсегда. И тогда, он надеялся,найдется женщина, готовая стать только его, и родятся дети, которые, когданаучатся говорить, станут называть его не дядей Сашей, а отцом. Старость инемощность подступали все ближе, времени оставалось меньше и меньше, и надо,наверное, было спешить, но все что-то никак не удавалось вырваться, заданиенаваливалось за заданием, и не было пока еще никого, кому можно было быпередать часть своей работы, кому можно было бы доверить свои связи, открытьсвои профессиональные секреты, чтобы самому заняться наконец какой-нибудьнепыльной работой на станции. Он уже давненько подумывал о занятии поспокойнее,и даже знал, что может вполне рассчитывать на руководящую должность на станции,благодаря своему авторитету, блестящему послужному списку и дружескимотношениям с администрацией. Но пока достойной замены ему не было видно даже нагоризонте, и, теша себя мыслями о счастливом завтра, он жил ото дня ко дню, всеоткладывая свое окончательное возвращение и орошая потом и кровью гранит чужихстанций и бетон дальних туннелей.