Артем знал, что отчим, несмотря на свою почти отеческую кнему любовь, не думает о нем, как о продолжателе своего дела, и, по большомусчету, считает его балбесом, причем, по его мнению, совершенно незаслуженно. Вдальние походы он Артема не брал, несмотря на то, что Артем все взрослел и уженельзя было отговориться тем, что он еще маленький или напугать его тем, чтозомби утащат или крысы съедят. Он и не понимал даже, что именно этим своимневерием в Артема он и подталкивал того к самым отчаянным авантюрам, за которыесам его потом и порол. Он, видимо, хотел, чтобы Артем не подвергал бессмысленноопасности свою жизнь в странствиях по метро, а жил бы так, как мечталось житьсамому Сухому: в спокойствии и безопасности, работая и растя детей, не тратязря молодые годы. Но желая такой жизни Артему, он забывал, что сам он, преждечем начать стремиться к ней, прошел через огонь и воду, успел пережить сотниприключений и насытиться ими. И не мудрость, приобретенная с годами, говорила внем теперь, а годы его и его усталость. А в Артеме кипела энергия, он толькоеще начинал жить, и влачить жалкое, растительное существование, кроша изасушивая грибы, меняя пеленки, не осмеливаясь никогда показываться задвухсотпятидесятый метр, казалось ему совершенно немыслимым. Желание удрать состанции росло в нем с каждым днем, так как он все яснее и яснее понимал, какуюдолю ему готовит отчим. Карьера чайного фабриканта и роль многодетного отцаАртему нравились меньше всего на свете. Именно эту тягу к приключениям, этожелание словно перекати-поле быть подхваченным туннельными сквозняками инестись вслед за ними в неизвестность, навстречу своей судьбе, и угадал в нем,наверное, Хантер, прося его о такой непростой, связанной с огромным риском,услуге. У него, Охотника, был тонкий нюх на людей, и уже после часовогоразговора он понял, что сможет положиться на Артема. Даже если Артем и недойдет до места назначения, он, по крайней мере, не останется на станции,запамятовав о поручении, случись что-нибудь с Хантером на Ботаническом Саду. Ион не ошибся в своем выборе.

…Женька, на счастье, был дома, и теперь Артем мог скоротатьвечер за последними сплетнями, разговорами о будущем и крепким чаем.

— Здорово! — откликнулся он на Артемово приветствие. Ты тожесегодня в ночь на фабрике? И меня вот поставили. Так западло было, хотел уже уначальства просить, чтобы поменяли. Но если тебя ко мне поставят — ничего,потерплю. Ты сегодня дежурил, да? В дозоре был? Ну, рассказывай! Я слышал, увас там ЧП было… Чего произошло-то?

Артем многозначительно покосился на Женькину младшуюсестренку, которая так заинтересорвалась предстоящим разговором, что дажеперестала пичкать тряпичную куклу, сшитую для нее матерью, грибными очистками,и, затаив дыхание, смотрела на них из угла палатки круглыми глазами.

— Слышь, малая! — поняв, что именно Артем имеет ввиду,сурово сказал Женька, — ты, это, давай собирай свои причиндалы и иди играй ксоседям. Вот тебя Катя в гости приглашала. С соседями надо поддерживать хорошиеотношения. Так что давай, бери своих пупсиков в охапку — и вперед!

Девочка что-то возмущенно пропищала и начала с обреченнымвидом собираться, попутно делая внушения своей кукле, тупо смотревшей в потолокполустертыми глазами. — Подумаешь, какие важные! Я и так все знаю! Про поганкиэти ваши говорить будете! — презрительно бросила она на прощание.

— А ты, Ленка, мала еще про поганки рассуждать. У тебя ещемолоко на губах не обсохло! — поставил ее на место Артем.

— Что такое молоко? — спросила недоуменно девочка, трогаясвои губы.

Однако до объяснений никто не снизошел, и вопрос повис ввоздухе. Когда она ушла, Женька застегнул изнутри полог палатки и спросил: —Ну, что случилось-то? Давай колись! Я тут столько всего слышал уже! Одниговорят — крыса огромная из туннеля вылезла, другие — что вы лазутчика черныхотпугнули, и даже ранили. Кому верить?

— Никому не верь! — посоветовал Артем. — Все врут. Собакаэто была. Щенок маленький. Его Андрей подобрал, который морпех. Сказал, чтобудет немецкую овчарку из него выращивать, — улыбнулся Артем.

— А я ведь от Андрея как раз и слышал, что это крыса была! —озадаченно произнес Женька. Чего это он, специально наврал, что ли?

— А ты не знаешь? Это ведь у него любимая прибаутка — прокрыс со свиней размером. Юморист он, понимаешь ли, — отозвался Артем. — А утебя чего нового? Чего от пацанов слышно?

Женькины друзья были челноками, возили чай и свинину наПроспект Мира, на ярмарку. Обратно везли мультивитамины, тряпки, всякоебарахло, иногда даже доставали книги, которые, засаленные, зачастую снедостававшими листами, неведомыми путями оказывались на Проспекте Мира, пройдяпол-метро, кочуя из баула в баул, из кармана в карман, от торговца к торговцу —чтобы наконец найти своего хозяина.

На ВДНХ гордились тем, что несмотря на удаленность отцентра, от главных торговых путей, поселенцам удавалось не просто выжить вухудшающихся день ото дня условиях, но и поддержать, хотя бы только и впределах станции, стремительно угасающую во всем метрополитене человеческуюкультуру. Администрация станции старалась уделять этому вопросу как можнобольшее внимание. Детей обязательно учили читать, и на станции даже была своямаленькая библиотека, в которую, в основном, и свозились все выторгованные наярмарках книги. Беда была в том, что книги челнокам выбирать не приходилось,брали что было, и всякой макулатуры скапливалось предостаточно. Но отношение ккнигам у жителей станции было таково, что даже из самой никчемной библиотечнойкнижонки никогда и никем не было вырвано ни странички. К книгам относились какк святыне, как к последнему напоминанию о канувшем в небытие прекрасном мире, ивзрослые, дорожившие каждой секундой воспоминаний, навеянных чтением,передавали это отношение к книгам своим детям, которым и помнить уже былонечего, которые никогда не знали и которым не было суждено узнать иного мира,кроме нескончаемого переплетения угрюмых и тесных тоннелей, коридоров ипереходов. Но немногочисленны были станции, на которых печатное слово так жебоготворилось. И жители ВДНХ с гордостью считали свою станцию одним изпоследних оплотов культуры, северным форпостом цивилизации на Калужско-Рижскойлинии.

Читали книги и Артем, и Женька. Женька дожидался каждый развозвращения с ярмарки своих друзей и первым подлетал к ним узнать, не досталили они чего-нибудь нового. И тогда книга сперва попадала к Женьке, и толькопотом уже — в библиотеку. А Артему книги приносил из своих походов отчим, и впалатке у них была почти настоящая книжная полка, на которой стояли пожелтевшиеот времени, иногда чуть попорченные плесенью и крысами, иногда в бурыхпятнышках чьей-то засохшей крови — такие вещи, которых на станции больше небыло ни у кого, а может, не было больше ни у кого вообще во всем метро —Маркес, Кафка, Борхес, Виан, ну и, конечно, пара томиков непременной русскойклассики.