«Чёрные куртки» столпились вокруг неё, стали обыскивать.Потом вся толпа двинулась к крыльцу, скрылась в доме. Снаружи не осталось нидуши.

Тут каких-нибудь тридцать шагов, вдруг дошло до Масы. Еслибудет взрыв, засыплет обломками. Нужно оттащить господина подальше.

Обхватил неподвижное тело, поволок по земле.

Но унёс недалеко, всего на несколько шагов. Потом землядрогнула, заложило уши.

Маса обернулся.

Дом Момоти Тамбы обрушился аккуратно, будто встал на колени:сначала подломились стены, потом, колыхнувшись, грохнулась крыша, раскололасьпополам, во все стороны полетела пыль. Сделалось совсем светло, лицо обдаловолной горячего воздуха.

Вассал наклонился, чтобы прикрыть телом господина, и увидел,как из широко раскрытых голубых глаз текут слезы.

* * *

Женщина обманула. Господин не пришёл в себя ни через час, ничерез два.

Маса несколько раз ходил смотреть на груду обломков.Раскопал руку в чёрном рукаве, ногу в чёрной штанине, ещё стриженную голову безнижней челюсти. Живых не обнаружил ни одного.

Несколько раз возвращался, теребил господина, чтоб очнулся.Тот не то чтобы был без сознания, но лежал неподвижно, смотрел в небо. Сначалапо лицу всё текли слезы, потом перестали.

А незадолго до рассвета появился Тамба – просто пришёл черезлес, со стороны расщелины, как ни в чем не бывало.

Сказал, что был на той стороне, убил часовых. Их оказалосьвсего шестеро.

– А почему вы не прилетели по небу, сэнсэй? –спросил Маса.

– Я не птица, чтобы летать по небу. С обрыва яспустился на матерчатых крыльях, этому можно научиться, – объяснил хитрыйстарик, но Маса ему, конечно, не поверил.

– Что здесь случилось? – спросил сэнсэй, глядя належащего господина и на руины дома. – Где моя дочь?

Маса рассказал ему, что случилось и где его дочь.

Дзёнин насупил седые брови, но, конечно, плакать не стал –он же ниндзя.

Долго молчал, потом обронил:

– Я сам достану её.

Тоже помолчав – столько, сколько предписывала деликатностьпо отношению к родительским чувствам, – Маса выразил беспокойство поповоду странного состояния господина. Осторожно поинтересовался, не могла лиМидори-сан перестараться и не останется ли теперь господин парализованнымнавсегда.

– Он может двигаться, – ответил Тамба, ещё разпосмотрев на лежащего. – Просто не хочет. Пускай побудет так. Не трогайего. Я пойду разгребать обломки. А ты наруби дров и сложи погребальный костёр.Большой.

Так и смотрел бы

До самого рассвета

На пламя костра.

Фандорин лежал на земле и смотрел на небо. Сначала оно былопочти чёрное, подсвеченное луной. Потом подсветка исчезла, и небо сделалосьсовсем чёрным, но, кажется, ненадолго. Его цвет всё время менялся: сталсероватым, подёрнулся краснотой, заголубел.

Пока в ушах звучали последние слова Мидори («Farewell, mylove. Remember me without sadness»[51]), a эхо у них былодолгое, из глаз оледеневшего Эраста Петровича без остановки текли слезы. Однакопостепенно эхо угасло, и слезы иссякли. Титулярный советник просто лежал наспине и ни о чем не думал – наблюдал, как ведёт себя небо.

Когда по нему, тесня голубизну, поползли серые тучи, надлежащим склонилось лицо Тамбы. Старый дзёнин, возможно, появлялся и раньше, нополной уверенности в этом у Фандорина не было. Во всяком случае, до сегомомента Тамба не пытался заслонить собой небо.

– Хватит, – сказал он. – Теперь вставай.

Эраст Петрович встал. Почему нет?

– Пойдём.

Пошёл.

Он ни о чем не спрашивал старика – ему было всё равно, ноТамба заговорил сам. Сказал, что отправил Масу в Токио. Тот очень не хотелпокидать господина, но необходимо вызвать племянника, студента медицинскогофакультета. Дэн – единственный, кто остался, если не считать двоих, что учатсяза границей. Те тоже приедут, хоть, конечно, не так скоро. Клан Момоги понёстяжкие потери, его придётся восстанавливать. А перед тем ещё нужно поквитатьсяс Доном Цурумаки.

Титулярный советник слушал равнодушно, ему всё это былонеинтересно.

На поляне, поблизости от разрушенного дома, был сложеногромный штабель дров, рядом ещё один, поменьше. На первом тесно, в три ряда,лежали тела, замотанные чёрными тряпками. На втором лежало что-то белое, узкое.

Впрочем, Фандорин особенно не присматривался. Когда стоишь,задирать голову к небу неудобно, и он теперь всё больше разглядывал траву подногами.

– Твой слуга несколько часов рубил и складывал дрова, –сказал Тамба. – А мёртвых мы носили вместе. Здесь все. Большинство безголовы, но это неважно.

Он подошёл к первому штабелю. Низко поклонился и долго-долгоне разгибался. Потом зажёг факел, поднёс к дровам, и те сразу же вспыхнули –наверное, были спрыснуты какой-нибудь горючей жидкостью.

На огонь смотреть было лучше, чем на траву. Он всё времяменял цвет, как небо, и двигался, но при этом оставался на месте. Фандоринсмотрел на пламя до тех пор, пока трупы не начали шевелиться. Один из мертвецовскорчился так, будто ему вздумалось сесть. Это было неприятно. Да ещё запахлопалёным.

Титулярный советник сначала отвернулся, затем отошёл всторону.

Костёр шипел и трещал, но Эраст Петрович стоял к нему спинойи не оборачивался.

Какое-то время спустя подошёл Тамба.

– Не молчи, – попросил он. – Скажичто-нибудь. Иначе ки не найдёт выхода, и у тебя образуется комок в сердце. Такможно умереть.

Что такое ки, Фандорин не знал, умереть не боялся, нопросьбу старика удовлетворил – почему нет? Сказал:

– Жарко. Когда ветер в эту сторону, жарко.

Дзёнин довольно кивнул.

– Хорошо. Теперь твоё сердце не лопнет. Но онопокрылось коркой льда, а это тоже опасно. Я знаю очень хороший способ растопитьлёд, сковавший сердце. Это месть. У нас с тобой один враг. Ты знаешь, кто.

«Дон Цурумаки», мысленно произнёс титулярный советник,прислушался к себе – ничто в нем не шевельнулось.

– Это ничего не изменит, – произнёс он вслух.

Тамба снова кивнул.

Помолчали.