Пронёсся через мост Нисинобаси, за которым потянулись прямыеулицы Сеттльмента, и вместо холма, на котором титулярного советника несомненноуже заждался Тамба, оказался на набережной, перед домом с трехцветнымроссийским флагом.

Свой маршрут Эраст Петрович изменил не по рассеянности,вызванной перенесённым потрясением. Рассеянности не было вовсе. Наоборот,вследствие замороженности чувств и многочасовой механичности движений мозгтитулярного советника заработал прямолинейно и точно, как арифмометр.Закрутились какие-то колёсики, защёлкали рычажки, и выскочило решение. Вобычном своём состоянии Фандорин, возможно, перемудрил бы, понастроил турусовна колёсах, а ныне, при абсолютном неучастии эмоций, план получился наудивление простой и ясный.

В консульство, верней, к себе на квартиру, Эраст Петровичзаехал по делу, имевшему прямое касательство к арифметическому плану.

Мимо спальни прошёл отвернувшись (так подсказал инстинктсамосохранения), зажёг свет в кабинете, принялся рыться в книгах. Методичнобрал в руки томик, перелистывал, бросал на пол, тянулся к следующему.

При этом бормотал под нос непонятное:

– Эдгар Поэ? Нерваль? Шопенгауэр?

Так был увлечён этим таинственным занятием, что не услышалтихих шагов за спиной. Вдруг резкий, нервный крик:

– Don't move or I shoot! [53]

На пороге кабинета стоял консул Доронин – в японском халате,с револьвером в руке.

– Это я, Фандорин, – спокойно сказал титулярныйсоветник, оглянувшись не более, чем на секунду, и снова зашелестелстраницами. – Здравствуйте, Всеволод Витальевич.

– Вы?! – ахнул консул, не опуская оружия (надополагать, от неожиданности). – А я увидел свет в ваших окнах, дверьнараспашку. Подумал – воры, или того хуже… Господи, вы живы! Где вы пропадали?Вас не было целую неделю! Я уж… А где ваш японец?

– В Токио, – коротко ответил Фандорин, отшвыриваясочинение Прудона и берясь за роман Дизраэли.

– А… а госпожа О-Юми?

Титулярный советник замер с книгой в руках – так поразил егоэтот простой вопрос.

В самом деле, где она теперь? Ведь не может быть, чтобы еёсовсем нигде не было! Переместилась в иную плоть, согласно буддийскомувероучению? Попала в рай, где уготовано место для всего истинно прекрасного?Угодила в ад, где надлежит пребывать грешницам?

– …Не знаю, – промолвил он растерянно, последлинной паузы.

Сказано было таким тоном, что Всеволод Витальевич не сталдальше расспрашивать помощника о возлюбленной. Если б Эраст Петрович был внормальном состоянии, он заметил бы, что консул и сам выглядит довольностранно: всегдашних очков нет, глаза возбуждённо блестят, волосы растрёпаны.

– Что ваша горная экспедиция? Разыскали логовоТамбы? – спросил Доронин, но как-то без особенного интереса.

– Да.

Ещё одна книга полетела в кучу.

– И что же?

Вопрос остался без ответа, и снова консул не сталупорствовать. Он наконец опустил оружие.

– Что вы ищете?

– Да вот, засунул одну штуку и не вспомнюк-куда, – с досадой произнёс Фандорин. – Может быть, вБулвер-Литтоне?

– Знаете, какой тут без вас вышел фокус? – Консулкоротко хохотнул. – Скотина Бухарцев втихомолку написал на вас донос,причём не куда-нибудь, а в Третье отделение. Позавчера приходитшифротелеграмма, за подписью самого шефа жандармов генерал-адъютанта Мизинова:«Пусть Фандорин делает то, что считает нужным». Бухарцев совершенно уничтожен.Теперь для посланника главная персона – вы. Барон вас с перепугу даже к орденупредставил.

Но отрадное сообщение нисколько не заинтересовалотитулярного советника, начинавшего проявлять всё больше признаков нетерпения.

Диковинный получался разговор – собеседники почти не слушалидруг друга; каждый думал о своём.

– Это просто счастье, что вы вернулись! –воскликнул Всеволод Витальевич. – И как раз сегодня! Вот уж воистину знаксудьбы!

Только тут Эраст Петрович оторвался от поисков, посмотрел наконсула чуть внимательней и понял, что тот явно не в себе.

– Что с вами с-случилось? У вас румянец.

– Румянец? В самом деле? – Доронин смущённосхватился за щеку. – Ах, Фандорин, произошло чудо. Истинное чудо. МояОбаяси ждёт ребёнка! Сегодня доктор сказал – сомнений нет! Я давно ужесмирился, что мне никогда не стать отцом, и вдруг…

– Поздравляю. – Эраст Петрович подумал, что бысказать ещё, но не придумал и торжественно пожал консулу руку. – А почемумоё возвращение – з-знак судьбы?

– Да потому что я подаю в отставку! Уж и прошениенаписал. Мой ребёнок не может быть незаконнорождённым. Я женюсь. Но в Россиювозвращаться не стану. На японку там будут смотреть косо. Пусть лучше здеськосо смотрят на меня. Запишусь в японские подданные, возьму фамилию жены,сделаюсь господином Обаяси. Не хватало ещё, чтоб мой ребёнок звался «Грязныйчеловек»! Однако прошение прошением, а дела-то сдавать было некому. Вы пропали,Сирота уволился. Я уж приготовился к длительному ожиданию – когда ещё сменупришлют. А тут вы! Такой уж счастливый день! Вы живы – значит, есть, кому сдатьдела.

Счастье тугоухо, и Всеволоду Витальевичу не пришло в голову,что последняя фраза прозвучала довольно обидно для его помощника, но Фандорин,впрочем, и не обиделся – несчастье тоже не отличается хорошим слухом.

– Вспомнил, Эпикур! – вскричал вице-консул, хватаяс полки книгу с золотым обрезом. – Есть! Вот она!

– Что есть? – спросил будущий отец. Но титулярныйсоветник лишь пробормотал: «После-после, сейчас некогда» – и прогрохотал квыходу.

* * *

К условленному месту встречи он не попал. На мосту Ятобаси,за которым начинался собственно Блафф, велосипедиста окликнул очень молодой,по-европейски одетый японец.

Почтительно приподняв соломенную шляпу, он сказал:

– Мистер Фандорин, не угодно ли выпить чаю? – Ипоказал на вывеску «English & Japanese Tea Parlour» [54].

Пить чай в намерения Эраста Петровича не входило, нообращение по имени произвело на вице-консула должное впечатление.