“А она где-то как-то права!” — мысленно согласился я.

— Но брак для тебя хуже концлагеря. Хуже газовой камеры,Роберт!

Я оживился:

— Не могу с тобой не согласиться. В браке любой мужчинагибнет от удушья.

— Вот видишь, Роберт, — торжествовала Мария, — я одна знаю,что тебе нужно. Ты не создан для брака. Брак — это похороны твоего таланта…

“О, как она права!”

— Роберт, жена потребует внимания, отнимет все твоесвободное время, измотает тебе все нервы. Наука осиротеет!

“Как сходятся наши мысли!” — поразился я.

— Да что наука, Роберт, осиротеет мир! Мир потеряет тебя! Тызапутаешься в женской юбке… Это будет конец. Я готова тебе помочь. Хочешь, будук тебе приходить?

Я спустился с небес:

— Зачем?

Мария встала рядом, прижала мою голову к своему животу и,матерински чмокнув меня в макушку, воскликнула:

— Ах, Роберт, ты словно ребенок. Неужели не видишь, кто тыесть для меня? Неужели не чувствуешь? Это странно. Знаешь, почему я вышла замужза Виктора а не за тебя?

“Что-то не помню, чтобы так стоял вопрос”, — подумал я ипризнался:

— Не знаю.

— Да потому, что стать твоей женой не решилась! — спатетикой воскликнула она. — И до сих пор за это себя ругаю!

Пока я цепенел и таращил глаза, она, нацеловывая моюмакушку, пояснила:

— Ах, Роберт, уже тогда ты был неземной. Весь в науке. Ты наангела был похож: витал в облаках, вокруг себя ничего не замечая, а Виктор… Онтакой хваткий, такой рациональный. Это меня и сгубило. Я устала от егокомандировок, от его измен… Но больше всего я устала, Роберт, смотреть на то,как плохо тебе. Меня мучает чувство вины. Это я! — вдохновенно воскликнула она.— Я тебя погубила! Я отдала Виктору, этому бездарю, этому ничтожеству срегалиями, этому…

Не найдя нужных слов, Мария с досады топнула ногой, опятьчмокнула меня в макушку и, проводя по себе руками, простонала:

— Ах, Роберт! Ведь все это принадлежало тебе!

Я вышел из ступора и закричал:

— Да что? Что принадлежало мне, черт возьми?

— Все! Моя нежность, моя любовь, моя ласка, забота,восхищение! Впрочем, вру. Все это ему я не отдала. Всегда только тобойвосхищалась. Но забота, она досталась Заславскому. Пришло время исправитьошибку. Роберт, тебе не нужна жена — тебе нужна…

— Любовница?

— Нет, Роберт, нет! Тебе нужна я. Буду к тебе приходить, нолишь тогда, когда ты в этом действительно нуждаешься. Нимфой проскользну поквартире и все приберу. Захвачу на стирку белье, приготовлю обед или ужин.Роберт! Ты должен работать! Только работать — остальное беру на себя.

Я едва не прослезился:

— Мария… Ты идешь на такие жертвы? Прости, но принять ихникак не могу.

Она присела на корточки, положила руки на мои колени (вбрюках они смотрелись бы лучше) и, ласково глядя в глаза, прошептала:

— Роберт, позволь мне тебя опекать. Клянусь, ты этого почтине заметишь, никак тебя не обременю. Ты же меня знаешь.

Я ее знал: никогда Мария не была занудой, не зря я завидовалВиктору.

— Но, дорогая, я растерян, а как на это посмотрит Виктор?

— Мы не скажем ему. Это будет наша тайна. Маленькая тайна,от которой нет никому вреда. Мы же не собираемся делать ничего плохого…

— Да, конечно, Мария, на плохое ты не способна, но я ничегоне могу понять. Откуда на меня такая благодать свалилась?

Она покачала головой:

— Ах, Роберт-Роберт, неужели ты не понимаешь? У меня нетникого родней. Я страшно одинока. К тому же, жизнь бездарно прожита, безплодов, без толку. Дай мне хоть так восполнить потери. Хочу быть твоейслужанкой, твоей рабыней. Это единственный шанс принести пользу людям. К томуже чувства мои к тебе не угасли, а с годами стали еще сильней…

Она по-прежнему сидела на корточках, от чего юбка на еекрутых бедрах натянулась, казалось вот-вот лопнет — это было оченьсоблазнительно. Пышная грудь Марии вздымалась, влажный рот манил…

В голове моей был сумбур: “О чем она говорит? О какихчувствах?”

Я вдруг припомнил как на юбилее у Виктора случайно легла намое колено ее нога. Решил, что она перепутала, Виктор сидел рядом. Выходит, яошибался… А на моей докторской защите, когда все напились, и мы остались сМарией одни… Она положила голову мне на грудь и сказала:

— Роберт, любимый…

Тогда я не придал этому значения… А на пикнике, нескольколет спустя, она затащила меня в море и вдруг начала целовать. По-настоящему, вгубы! Я решил, что она хочет позлить Виктора, он за секретаршей ухлестывал.Выходит, я был неправ…

— Мария… — Я заглянул в ее прекрасные, слегка раскосыеглаза: — Мария…

Неожиданно она взобралась ко мне на колени и лихорадочнозашептала:

— Роберт, миленький, позволь мне, позволь, я не буду тебе втягость, я ничтожество, я твоя раба, ты даже меня не заметишь…

Я уже не понимал, о чем она говорит: лицо мое горело. Ееполные груди я чувствовал даже через махровый халат. Впрочем, он вскоре былразвязан. Мария извивалась, все сильней и сильней прижимаясь ко мне своимупругим горячим телом. Не помню как мы оказались на столе.

Пришел в себя лишь когда Мария шепнула:

— Роберт, может лучше в спальне?

Я слегка протрезвел:

— Нет, в спальне нельзя. Хочу в столовой.

— В столовой?

— Там шире стол.

— Ах, Роберт, какой ты! — с восхищением простонала Мария.

Схватив ее на руки, я устремился в столовую и…

И в этот драматический момент раздался звонок в дверь. Нас сМарией словно ледяной водой окатили. Она слетела с моих рук и бросиласьлихорадочно поправлять прическу, хотя ей и без того было что поправлять: юбкаспущена, блузка расстегнута, одна грудь выпростана из бюстгальтера… Впрочем, ябыл ничуть не лучше.

— Кто это? — тараща глаза, прошептала Мария. — Роберт, тыможешь не открывать?

Я ее успокоил:

— Конечно могу.

С нервной торопливостью втряхивая себя в юбку, она глянула взеркало и ужаснулась:

— Кошмар, на кого я похожа! Губная помада размазана по лицу!Роберт! И ты весь в губной помаде! Халат, халат завяжи!