— Зачем? Мы же открывать не собираемся.

— Нет-нет, ни в коем случае, но все же иди посмотри кто там.

Я на цыпочках прокрался в прихожую и заглянул в глазок: упорога топталась Варвара.

— Там твоя дочь, — сообщил я Марии.

— Бог ты мой! — Она схватилась за голову.

— Не волнуйся, позвонит и уйдет, — попытался я ее успокоить.

— Ах, ты не знаешь Варю! — рассердилась Мария. — Будет допосинения здесь торчать. Если не дозвонится, сядет на лавку перед подъездом ибудет ждать. Неужели не понимаешь? Ее бросил жених, ей надо поплакаться. Разветы не в курсе?

— Да, что-то Варя мне говорила.

— Роберт, милый, не стой столбом. Иди открой, но толькоспрячь меня, спрячь. Ах, надо было сразу открывать, уж я бы ее отчитала и домойотправила.

Я удивился:

— А что мешает тебе теперь?

— Роберт, какой ты ребенок. Теперь, когда мы с тобой такдолго копались и не открывали, она подумает бог знает что.

— Ах, да, — согласился я, — нехорошо получилось.

— Не страшно, — успокоила меня Мария. — Открой этой дурочкеи скажи, что очень занят. Пускай домой отправляется. Только перед этим спрячьменя, спрячь.

Можно пойду в спальню?

— Нет-нет, — испугался я, — лучше посиди в столовой.

— Да, ты прав, — согласилась она. — Мало ли что. Вдруг этаоглашенная в спальню ворвется. Там балкон. Никогда нельзя точно знать, что ей вголову стукнет.

Ужасно невоспитанный ребенок. Вся в своего отца. Ах, лучшебы я родила от тебя, Роберт, пойду в столовую, в столовой как-то приличней.

Мария скрылась в столовой, а я поспешил открыть дверьВарваре. Она сразу упала мне на грудь и заплакала, приговаривая:

— Роб, какое счастье, что ты дома, Роб, мне так повезло, чтохоть ты у меня остался.

Конечно, после таких слов я уже не мог заявить ей, чтострашно занят.

Выплакавшись, Варвара устремилась в гостиную; я проследовалза ней.

— Роб, — воскликнула она, усаживаясь на диван, на которомсовсем недавно сидела Мария. — Роб! Он меня бросил! Я этого не переживу! Неповеришь: только что примерялась повеситься в твоем подъезде. На своем поясе.Если бы ты не открыл…

— Как хорошо, что я открыл! — обрадовался я.

Варвара пристально на меня посмотрела:

— Ты так думаешь?

— Конечно, — заверил я.

Она погрузила палец в рот и принялась покусывать егомаленькими ровными зубками. Варвара таким образом задумывалась.

— Нет, Роб, я не переживу, — наконец вынесла себе приговорона и тяжело вздохнула.

Я удивился и позавидовал ее другу:

— Так сильно любишь его?

Варвара пришла в ярость:

— Что-о?!!! Его?!! Эту скотину?!! Терпеть ненавижу! Нет, онприкольный и все такое, — спохватилась она, — но разве можно в него влюбиться?Я не смогла.

— Тогда в чем же дело?

— Мне больно! Больно! У-у, как больно! — взвыла Варвара.—Чувствую себя опущенной ниже плинтуса! Роб, как ты не поймешь? Когда бросают,это так оскорбительно! Так унизительно!

“Уж мне ли не понять?” — подумал я, но промолчал.

Варвара вдруг с опаской глянула в мою сторону и неожиданноспросила:

— Роб, можно джинсы сниму?

Я опешил:

— С кого?

— Да с себя, — рассердилась она. — На тебе же халат и ноги.Ха! Роб, не обижайся, ноги у тебя такие прикольные, волосатые! Но не кривые.Мне они нравятся. Настоящие мужские ноги — большая редкость.

Хихикая, Варвара вскочила с дивана и начала извиваться змеей,стаскивая с себя невероятно узкие джинсы. В ужасе я закричал:

— Что ты делаешь?

— Роб, я замучилась. Понимаешь, эти критические дни… Как явам, мужикам, завидую. Тампоны, конечно, вещь, но зря их так рекламируют. Роб,знай и всем скажи: надевать узкие брюки в критические дни — самоубийство.

Я рассердился:

— Зачем мне это знать?

— Ну как же, ты взрослый мужчина, ты все должен знать. Ох,как эти джинсы врезаются, у меня там все отваливается уже.

Она положила ладонь между ног; я испуганно отвернулся.

— Роб, ну не будь, как мои родители, — попросила Варвара. —Ты же клевый мужик, самый мой лучший кент, к чему церемонии? Уф, как хорошо,будто пояс верности сняла, — воскликнула она, откидывая джинсы в сторону иснова усаживаясь на диван. — Посижу так немного, отдохну, а потом надену опять.

Я нервно покосился на дверь столовой и предложил:

— Может дать тебе мой спортивный костюм?

Варвара усмехнулась:

— Роб, расслабься, тебе что, не нравятся мои плавки? А какже на пляже? — начала воспитывать меня она. — Нет, Роб, ты удивительный. Что стобою творится? Ты стал хуже моей маман. Она старуха, сама уже не может себеничего позволить и бесится, бесится…

— Варя, прекрати! — воскликнул я, затравленно оглядываясь надверь столовой.

— Роб, что с тобой? — удивилась она. — Ты защищаешь моюпридурашную мамочку? Эту зануду? Эту климактеричку?

Я холодно заявил:

— Твоя мать — образец для подражания.

Варвара взвилась:

— Что? Роб, ну ты даешь! Да она мегера! Слышал бы как оначас назад вопила! Как оскорбляла меня! Кем только ни обзывала! Ха! Образец!

Не знаю как далеко зашел бы наш разговор, если бы незазвонил мобильный. За трубку я схватился как утопающий за соломинку и опятьуслышал голос с блатнецой:

— Ну че, козел? Ты ще не понял?

— Послушайте,.. — начал я, но в трубке уже раздавалисьгудки.

— Кто это цонькал? — презрительно поинтересовалась Варвара.

Но ответить ей я не успел: раздался новый звонок, на этотраз в дверь. Заглянув в глазок, я отшатнулся: на пороге стоял Заславский.

“Вся семейка в сборе!” — ахнул я и, вернувшись на цыпочках вгостиную, строго сказал:

— Детка, пришел твой отец. Боюсь, он не поймет моеголиберализма.

Варвара была в шоке: она тупо смотрела на меня и молчала.

— Быстро джинсы надевай, — прикрикнул я.