— Зачем? — хрипло прошептал он.

— Не знаю, но гувернантка всегда давала мне молоко с маслом,когда я болела.

Веки Мэтта чуть приподнялись, а в серых глазах мелькнулиискорки юмора:

— Подумать только, что я когда-то завидовал детям богачей….

Мередит послала ему смеющийся взгляд и начала медленноприподнимать крышку с тарелки.

— А гам что? — с подозрением осведомился Мэтт. Она снялакрышку, под которой оказались два холодных тоста, и Мэтт с облегчениемвздохнул, хотя сильно сомневался, что сможет бодрствовать до тех пор, покадожует их.

— Я съем все позже, обещаю, — пробормотал он, делаясверхчеловеческое усилие воспрепятствовать векам захлопнуться. — Но сейчас яхочу спать.

Он выглядел таким измученным и ослабевшим, что Мередитнерешительно согласилась.

— Хорошо, но по крайней мере проглоти аспирин Если запьешьмолоком, он не подействует на желудок.

Она протянула ему таблетки вместе со стаканом молока смаслом. Мэтт капризно поморщился, но беспрекословно подчинился приказу.

Мередит, удовлетворенно кивнув, встала:

— Может, хочешь еще что-нибудь? Мэтт конвульсивно вздрогнул.

— Только священника, — охнул он. Мередит рассмеялась. И этинежные музыкальные звуки еще долго звенели в комнате после ее ухода, проникая вего одурманенный сном мозг, словно легкая мелодия.

К полудню действие таблеток немного ослабло, и Мэтт почувствовалсебя намного лучше, хотя был удивлен, обнаружив, насколько ослаб, всего лишьпосле того, как принял душ и натянул джинсы. Разостланная постель манилаприлечь, но он решил преодолеть соблазн. Внизу Мередит, очевидно, готовилаобед, и он слышал, как она ходит по кухне. Мэтт вынул из футляра маленькуюэлектрическую дорожную бритву, купленную в Германии, включил ее, посмотрелся взеркало и немедленно забыл о мягко жужжавшем в руке приборе. Мередит внизу…

Невозможно. Невероятно. Но так оно и есть. Теперь, когда оннаконец проснулся, причина ее появления и спокойное смирение, с которым онаприняла его окончательный приговор относительно Хаустона, казались по меньшеймере не правдоподобными. Мэтт знал это, но, начав бриться, постарался неслишком задумываться об истинных мотивах приезда Мередит хотя бы потому, что неделать этого сейчас было куда приятнее. На улице снова шел снег и стояларктический холод, судя по сосулькам, налипшим на ветви деревьев. Но тут, вдоме, тепло, уютно, он был не один, и, кроме того, чувствовал себя не слишкомхорошо, чтобы снова начать укладывать вещи и недостаточно плохо, чтобы лежать впостели, глазея на стены. Общество Мередит, хотя ни в коем случае не обещалопокоя, все-таки могло стать неплохим развлечением.

Мередит услышала шаги наверху и, улыбнувшись, налиларазогретый суп-консервы в миску и положила сэндвич, сделанный для Мэтта, натарелку. С того момента, когда его рука сжала ее ладонь, странное спокойствиеснизошло на нее, спокойствие, разлившееся по телу, словно весенний поток. Онаникогда не знала Мэтта Фаррела по-настоящему и сейчас гадала, знает ли вообщеего хоть один человек на земле. Если верить всему, что она читала и слышала онем, враги и конкуренты ненавидели его и боялись, подчиненные же восхищались иблагоговели перед боссом. Банкиры относились к Мэтту с почтением, руководителисамых высших рангов просили совета, а Комиссия по ценным бумагам и биржам,контролирующая биржу ценных бумаг, наблюдала за всеми его действиями, какястреб.

Вспоминая прочитанные статьи, она сообразила, что, занесколькими исключениями, даже люди, уважавшие его, невольно давали понять, чтосчитают Мэтью Фаррела опасным хищником, с которым следует обращаться крайнеосторожно и никогда не злить.

И все же, подумала Мередит с нежной улыбкой, он лежалнаверху, больной, измученный, но твердо уверенный в том, что она хладнокровноубила его ребенка и развелась с ним, словно с каким-то не стоящим внимания,жалким попрошайкой… да, но при этом все-таки пожал ей руку. Воспоминание об этомобжигало сердце Мередит пронзительной сладостью.

Очевидно, решила она, все эти люди, которые говорят о нем сострахом, совсем не знают Мэтта, иначе поняли бы, что он способен на искреннеесочувствие и тонкое понимание.

Подняв поднос, Мередит направилась наверх. Сегодня вечеромили утром она расскажет Мэтту о том, что случилось с их малышкой, но не сейчас.С одной стороны, ей отчаянно хотелось облегчить душу, полностью и навсегдазалечить раны, погасить гнев и боль, которые оба ощущали. Тогда грифельнаядоска, на которой записано прошлое, будет вытерта начисто и они смогутпо-настоящему обрести мир и покой, а возможно, и истинную дружбу и положитьконец этому обреченному с самого начала, несчастному браку. Но как бы ни хотелаМередит объясниться с Мэттом, все же боялась этого разговора, как никогда иничего в жизни. Сегодня утром Мэтт был готов забыть о том, что было, но ей нехотелось думать о возможном взрыве, когда он обнаружит, на что способен ееотец, до какой степени предательства и двуличия он смог дойти.

Но пока Мередит позволила Мэтту существовать в блистательномневедении о том, что ждет его впереди, и решила дать себе короткую передышку,после безумно напряженных и мучительных двадцати четырех последних часов… иперед тем, что неминуемо превратится в тяжелый и грустный разговор.

Она неожиданно обнаружила, что с необычайной радостью думаето перспективе спокойного вечера в его компании. Но что здесь необычного илитревожного? В конце концов они старые друзья. И заслужили этот шанс возобновитьдружбу.

Остановившись у двери, она постучала и окликнула:

— Ты одет?

Мэтт с веселым ужасом охнул, интуитивно предположив, что онаявилась с еще одним подносом:

— Да, входи.

Мередит повернула ручку и увидела, что он стоит передзеркалом в одних джинсах и бреется. Странно видеть его в таком виде,полуобнаженным, после стольких лет в этом есть какая-то непривычная интимность…

Мередит с трудом оторвала взгляд от зрелищабронзово-загорелой спины и бугрившихся мышц. Мэтт увидел ее в зеркале и поднялброви.

— По-моему, тут нет ничего такого, чего бы ты не виделараньше, — сухо заметил он.

Мередит немедленно выругала себя. В конце концов она ужедавно не наивная, глупенькая девчонка! Пора бы уже повзрослеть!

И, пытаясь сказать что-то остроумное и небрежное, выпалила:

— Верно, но ведь теперь я помолвлена. Рука Мэтта замерла.

— Да, в чертовски неудобном положении ты очутилась, — бросилон после мгновенного неловкого молчания. — Сразу и муж и жених!