— Давайте Казакова. Что там у него?

Экран загорается снова. Камера парит в небе, опускаяськругами, будто хищная птица, выслеживающая добычу. Бесконечная степь, ломкаясухая трава, человечек, сидящий на корточках…

Каким бы он ни был преступником, но сейчас это лишь человек,приговорённый к одиночеству. Человек, держащий в руках маленького грязно-рыжеголисёнка.

— Его стоило бы позже… — задумчиво говорит Томилин. —Впрочем…

— У вас ничего не выйдет, — вдруг говорю я.

Томилин оборачивается, выжидающе смотрит на меня.

— Не знаю почему. Но не выйдет. Вы чего-то не поняли.

— Все дайверы обретали свои способности в результатесильного стресса, — медленно и убедительно, будто преподаватель тупомустуденту, говорит Томилин. — Случайного стресса! А эти… стрессы… они выверены ирассчитаны. Они не могут не подействовать.

— Они подействуют, вот только как именно…

— Посмотрим. Придушите эту лису! — поворачиваясь к экрану,говорит Томилин.

Ещё минуту ничего не происходит. Заключённый осторожно ибережно гладит крошечного зверька. Камера опускается совсем низко, заглядываетему через плечо — так, что узкая симпатичная мордочка лисички заполняетпол-экрана.

А потом чёрные глазки начинают тускнеть.

Лисица тонко пищит, вздрагивает и вытягивается в длину.Дёргается пушистый хвост.

Человек будто не замечает этого. Рука касается меха, оглаживаетзверька. И едва-едва угадывается в шуме ветра голос.

— Нет.

Ни печали, ни боли, ни ярости.

И ни капли сомнения.

Он не верит в происходящее, этот злодей и убийца. Настоящий,без всяких смягчающих обстоятельств, злодей…

Не хочет верить.

Не поверит никогда.

Я читала его личное дело. Я знаю, что он убил свою жену. Язнаю, что он любил её. И до сих пор, наверное, любит. И себя он осудил кудараньше, чем люберецкий районный суд…

— Нет, — ещё раз говорит заключённый, проводя рукой потельцу лисицы. — Нет.

И пушистый хвост вздрагивает.

Стриженая голова опускается, человек касается губамимордочки лисицы. И крошечный язычок ласково лижет его щёку.

— Она отключена, — не дожидаясь вопроса, говорит программистДенис. — Да нет её вовсе! В программе оживление не предусмотрено!

На экране — человек гладит лисичку.

— Выключите, — говорит Томилин. И смотрит на меня.

— Будете третьего… катарситъ? — спрашиваю я.

— Имеет смысл? — вопросом на вопрос отвечает Томилин.

Я медлю. Я действительно пытаюсь ответить честно. Хотя быпотому, что кто бы ни стоял за всей этой жестокой пьесой, какие бы амбиции никипели в министерских умах, но для Томилина этот проект — совсем другое. Заслонна пути преступности, сверкающий меч и надёжный щит в руках правосудия, настоящиестражи порядка, штампованные супермены глубины.

И ради этой цели он без колебаний подвергнет мукепреступников.

Без колебаний… но и без радости.

— Он тоже не станет дайвером, — говорю я наконец. — Ончто-то сделает… я даже не знаю, что именно… говорите, умирающая женщина впустом городе? Нет, вряд ли он её оживит. Скорее — добьёт.

— Её невозможно добить, — почти робко вставляет программистДенис. — В том-то и дело… этот тип — он маньяк, он обязательно попытается, но…

— Лисичку невозможно было оживить, — напоминаю я.

— Так в чём дело? — уже не спрашивает, а требует Томилин.

— Я знаю только одного дайвера, — говорю я. — Но разве вамнепонятно, в чём разница? Это же так просто!

— Свобода, — вдруг говорит Томилин. — Бип.

— Способности дайверов — они все исходят из одного, — киваюя. — Только из одного. Они не терпят несвободы. Потому и могут входить ивыходить из глубины — когда захотят. Поэтому видят лазейки в программнойзащите. Вы кого угодно сможете воспитать в своей тюрьме… людей, которые будутубивать и оживлять программы, к примеру. Но только не дайверов. Потому чтодайвер в виртуальной тюрьме — невозможен.

Наверное, самое обидное вовсе не поражение. Полководец,который привёл армии на поле брани, мечтает о победе. Но и к поражению онготов. А вот к тому, что вражья армия, о которой донесли разведчики, бесславнопотонет при форсировании мелкой речушки или поголовно сляжет с банальной дизентерией,— к этому не готовятся.

Томилин долго смотрит на меня, прежде чем с неохотой кивает.

— Наверное, вы правы, Карина. Наверное. Но чёрт возьми, каквы поняли? Проект готовили серьёзные специалисты… кто вы такая, что сумелипонять?

— Кто я? — пожимаю плечами. Вопрос мне задали риторический,но почему-то я собираюсь ответить.

Кто я?

Кто я?

Я самая обыкновенная. Девочка компьютерного века. Одна изтех, кто учился буквам по клавиатуре. Одна из тех, кто рвался из дома не наулицу, а в сеть. Одна из тех, кто никогда не видел своих друзей. Одна из тех,кто привык быть кем угодно — вздорной грубоватой Ксенией, любопытной малолеткойМашей, писателем-детективщиком Романом, хакером Сёмой, солидной и умной Ольгой…меня было так много в глубине…

Я самая обыкновенная.

Просто я здесь живу.

А энергичный и умный подполковник Томилин — работает.

Да пусть я никогда не верила в дайверов! Пусть считала ихсказкой. Но я же знала, о чём эта сказка: о свободе. О людях, которые не теряютсебя в глубине. Не о волшебниках, творящих виртуальные чудеса, а о людях,научившихся жить в сети.

И пусть теперь я работаю в МВД, пусть у меня есть звание идолжность, но я — гражданка Диптауна.

А уже потом — гражданка России.

— Я самая обыкновенная, — отвечаю я Томилину. — Только яздесь живу. Понимаете? Это плохо, наверное, что я здесь живу. Я, может, так исостарюсь в этом теле. И по службе никуда не продвинусь, мне это неинтересно.Зато я вижу то, чего вы не видите.

Томилин смотрит на Дениса, кивает, и тот быстро выходит.Косясь на меня… и вроде бы с симпатией.

Неужели он тоже доволен, что проект по созданию дайверов провалился?

— Начистоту… — хмуро спрашивает Томилин. — Вы довольны, чтовсё так кончилось?