— Твой приятель, Стеков, он и впрямь отправился в тюрьмухудеть? — спрашиваю я.

— Бог его знает. — Чингиз пожимает плечами. — Я не всегдапонимаю, когда он серьёзен. Он и сам, наверное, не всегда это понимает… Карина?

— Да? — всё ещё глядя в небо, отвечаю я.

— Из меня никудышный ухажёр, — самокритично признает Чингиз.

Не сомневаюсь. На него небось ещё со школы девицы пачкамивешались. Такие учатся от подруг уворачиваться, а не ухаживать.

— Но виртуальное пиво — это не самое лучшее, что есть насвете, — продолжает Чингиз. — Можно пригласить тебя в ресторан?

Ух ты… Не было ни гроша, да вдруг алтын… И Томилин, иЧингиз.

— Чингиз, — отвечаю я, морщась. — Хочешь, расскажу историю?

— Расскажи.

— У меня была в детстве игрушка. Паззл. Очень красивый… тамбыл рыцарь и принцесса… они тянулись друг к другу. Я его собрала… весь. Толькоодного кусочка не хватило. Между рукой принцессы и головой рыцаря. Понимаешь,этот кусочек забыли положить в коробку!

Чингиз молчит.

— Я, наверное, такая принцесса, — продолжаю я. — К кому нипотянусь — ничего не получается. И ты ко мне не тянись.

— Знаю я про этот паззл, — вдруг отвечает Чингиз. Голос егоменяется, становится смущённым, даже виноватым. — Ты в курсе, что все этимозаики нарезаются случайным образом, по рассчитанным на компьютере схемам?

— Ну…

— У тебя бывало так, что вместо одного кусочка ты вставляладругой? И он вроде бы даже подходил… зазор оставался, но крошечный, незаметный…

— Бывало.

— Так вот, однажды паззл раскроили очень неудачно. Его сталовозможно собрать двумя способами. Если собирать неправильно, то получались щели— но совсем маленькие, незаметные. А в центре оставался пустой кусочек. Скандалбыл чудовищный, не меньше трети купивших паззл собрали его неправильно изасыпали фирму рекламациями.

— Врёшь? — растерянно спрашиваю я. — Ну не могло такполучиться!

— Случайно, может быть, и не могло, — признает Чингиз. — Нофирму хакнул по сети один молодой и не в меру бесшабашный русский хакер… онрешил пошутить, посидел ночь за расчётами… и вовсе не задумался, что от этойшутки десять тысяч человек… Честное слово, Карина, потом я понял…

Как жалко, что виртуальная посуда не бьётся!

Я обрушиваю бутылку на голову Чингиза, но он успеваетотскочить.

— Ты жалкий, гнусный, бесчувственный, трусливый урод! — Язахлёбываюсь в поисках подходящих эпитетов. — Ты!..

— Почему урод? — возмущается Чингиз, держась на безопасномрасстоянии. — Карина, честное слово, я раскаиваюсь!

— Знаешь, как я ревела? — кричу ему. — У меня, может, с техпор психическая травма!

За нами с любопытством наблюдает весь сквер. Включаяпрогуливающегося полисмена. Второй день подряд, на том же самом месте… Вотпозорище-то…

— У меня есть знакомый психоаналитик… — Чингиз ловкоуворачивается. — Карина, ну прости! Я тогда был молодой и глупый!

Я поворачиваюсь и гордо иду прочь от памятника. Из толпыкто-то улюлюкает. Чингиз догоняет меня и жалобно просит:

— Слушай, это ведь было пятнадцать лет назад! Да убей я кого— меня бы уже выпустили! Карина, чем я могу… искупить?

Останавливаюсь, меряю его взглядом. Говорю, чеканя каждоеслово:

— Завтра. В восемь. У моего подъезда. С букетом цветов, иучти, розы я не люблю.

— В восемь… — страдальчески повторяет Чингиз.

— В восемь вечера, — уточняю я.

Не зверь же я, всё-таки…

— Мне, право же, очень стыдно, — снова начинает Чингиз.

— Проваливай, и чтобы я до завтра тебя не видела! — командуюя. Чингиз кивает — и растворяется в воздухе.

— Дайвер… — только и говорю я.

Прохожу ещё несколько шагов — и начинаю смеяться.

Над собой. Над маленькой девочкой, которая хотела собратьпаззл побыстрее и предпочитала не замечать неточностей. Придумавшей для себяцелую философию. Над глупой девочкой, которая никак не хотела взрослеть.

Интересно, за сколько дней я сумею собрать паззл правильно?

Кто я?

Самой бы хотелось понять. Все мы, предпочитающие жить вглубине, странные. У всех свои причуды. Но когда причуд становится слишкоммного, разница между ними стирается.

Ну что с того, что моя подруга занимается в глубине прыжкамис парашютом, а в жизни боится высоты? Что с того, что мой первый виртуальныймуж в конце концов оказался десятилетним украинским шалопаем? Что с того, что яиногда люблю зайти в лес, который раскинулся вокруг Диптауна — бесконечный идовольно-таки унылый лес, он просто «заполняет фон», — зайти, и бродить часамив клочьях серого утреннего тумана… там всегда утро, всегда полумрак, и концаэтому лесу нет…

Все мы настолько странные, что становимся обыкновенными…

— Я самая обыкновенная, — говорю я Томилину. — Ну… я большедругих брожу в глубине, вот и всё… Может быть, потому и поняла.

— Денис, выйди, — глядя на меня, командует Томилин. —Знаешь… что делать.

Программист выходит. А Томилин делает шаг ко мне, крепкоберёт за локти, заглядывает в глаза, говорит, переходя на «ты»:

— Ты откуда, девочка?

Пытаюсь вырваться, но он держит крепко. Без грубости, но ине вырваться…

— Вы же видели мои документы…

— Твои документы не стоят клавиатуры, на которой ихнабирали! В Управлении по Надзору нет сотрудницы Карины Опекиной!

Может быть, у него дип-психоз?

— Что же вы тогда меня не арестуете… — бормочу я, пытаясьвысвободить руки. Когда человек «заблудился», с ним лучше не спорить. Надопереубеждать, надо быть логичным.

— Я сообщил… наверх… велели ничего не предпринимать.Сказали, что ты осуществляешь инспекцию… от другой инстанции. — Томилин вдруготпускает меня, садится за свой стол. — Так откуда ты? ФСБ? Сетевая полиция?СБП?

Что за бред!

Но я не спорю. С больными не спорят.

— Какая разница? — дерзко спрашиваю я. — Вам же велелиничего не предпринимать?

— Откуда ты знала, что эксперимент не удастся? — вопросомотвечает Томилин.