– Это похоже на слияние, которого я никогда не знал,когда был жив. Конечно, он временами проникал в меня. Это мне говорила МонаМэйфейр. Когда мы занимались с ней любовью, она чувствовала, что он во мне.Мона считает себя ведьмой, потому что хорошо чувствует духов.

– Ты любишь Мону Мэйфейр? – мягко спросила Меррик.

– Очень люблю, – с трудом ответил я. – Но яникогда ее больше не увижу. Стоит ей только взглянуть на меня, она сразупоймет, кто я теперь такой. Я и Роуан Мэйфейр избегал как мог на мессе ипохоронах. И ее мужа, Майкла, тоже сторонился. Они оба, по мнению Таламаски,принадлежат к колдовскому племени. Кроме того, на ночное бдение явился призракДжулиена Мэйфейра. Тетушка Куин была его дочерью. Так что я его потомок.

– В тебе течет кровь Мэйфейров? – спросилаМеррик. – И ты видел Джулиена?

– Моя бесценная, я пил с дядюшкой Джулиеном горячийшоколад еще в те дни, когда я мог его пить, – сказал я. – К шоколадуон подал крекеры в виде фигурок животных на фарфоровой тарелочке, а позже всеэто исчезло вместе с ним.

Я торопливо рассказал ей, как было дело, не умолчал и обистории с маской и плащом. Меррик расплылась в красивейшей улыбке.

– Наш дядюшка Джулиен, – произнесла она сумиротворенным вздохом. – Сколько постелей он согрел, какой это былмужчина Удивительно, что в Новом Орлеане остался еще кто-то, в ком нет егогенов! – Она просияла, глядя на меня. – Он явился во сне к моейБольшой Нанэнн, когда мне было одиннадцать лет от роду, и велел ей отослатьменя в Таламаску, которая стала моим спасением.

– О Святые Небеса! – воскликнул я. – Ты незнаешь, как я чуть не поступил со Стирлингом Оливером.

– Забудь об этом! – велел Лестат. – Ясерьезно! Все в прошлом. – Он поднял руку и перекрестил меня. –Именем Отца и Сына и Святого Духа я освобождаю тебя от всех грехов. СтирлингОливер жив! Этот вопрос закрыт, поскольку я здесь глава Собрания.

Меррик тихо, мелодично рассмеялась. Смуглая кожаподчеркивала блеск ее зеленых глаз.

– Так ты у нас глава Собрания? – кокетливовзглянув на Лестата, поинтересовалась она. – Где бы ты ни появился, ты тутже становишься главой Собрания.

– Естественно, – пожимая плечами, ответил Лестат,словно и не думал шутить.

– Насчет этого мы могли бы поспорить, мой великолепныйбыстрокрылый друг, – ответила Меррик. – Но мы не можем сейчас терятьвремя, пока Гоблин лишен сил. Мы должны вернуться к насущному вопросу. Итак,Гоблин твой близнец, Тарквиний. Ты собирался рассказать мне, каково это, когдавы вместе. Опиши слияние.

– Это похоже на электричество, – ответил я. –Словно его частицы, если предположить, что он из них состоит...

– Так и есть, – перебила Меррик.

– ...сливаются с моими, и я полностью теряю равновесие.А еще я погружаюсь в воспоминания, которые он либо порождает, либо тожестановится их жертвой, не знаю, но мы вместе возвращаемся в прошлое, когдалежали в колыбельке или играли в манеже, и я чувствую только одну любовь кнему, которую, должно быть, чувствовал, когда был младенцем или малышом, едванаучившимся ходить. Я испытываю счастье, радость. Часто вообще не нахожу слов,кроме выражений любви, да и те очень примитивные.

– И как долго это длится?

– Минуты, секунды, – ответил за меня Лестат.

– Да, и с каждым разом он становится сильнее, чемпрежде, – добавил я. – Прошлой ночью, например, он чуть не вырвал мнесердце, а еще оставил по всему телу крошечные разрезы – раньше ничего подобногоне случалось. А ушел он сквозь окно, разбив все стекла, почти так же, каксегодня. Прежде он никогда не действовал так разрушительно.

– Ему приходится теперь так себя вести, – сказалаМеррик. – Он по глупости увеличил материальную составляющую своегосущества. Раньше он почти весь состоял из одной энергии, теперь к нейприбавилась значительная часть материи, и поэтому он уже не может, как раньше,проходить сквозь стены. Теперь ему необходим дверной проем или окно.

– Ты абсолютно права, – сказал я. – Я виделэто собственными глазами. Я чувствую движение в воздухе, когда он уходит.

Меррик кивнула.

– Нам только на руку, что он подчиняется силепритяжения, впрочем, с призраками всегда так. Сейчас он еще больше зависит отземной тяги, потому что развил в себе любовь к крови, после каждого насыщенияон ограничен в движении. Что-нибудь еще можешь рассказать об этом слиянии?

Не сразу, но я все-таки признался:

– Оно доставляет удовольствие. Это как... как оргазм.Это как... как наше соединение с жертвой. Там тоже происходит слияние, толькогораздо, гораздо более легкое.

– Легкое, говоришь? – переспросила она. – Аты теряешь равновесие, когда насыщаешься жертвой?

– Нет, никогда, – ответил я. – Я понимаю, кчему ты клонишь. Но там удовольствие не такое сильное, как с Гоблином. Я быпризнался, если бы так было. Чаще всего с жертвой я испытываю смятение и легкоеудовольствие.

– Очень хорошо. Ты ничего больше не хочешь добавить?

Я надолго задумался.

– Мне грустно, – сказал я, – ужасно грустно,потому что он мой брат, и он умер, и он никогда не жил настоящей жизнью, еслине считать ту, что я ему подарил. А теперь еще случилось то, что случилось, ион не может дальше существовать. И мне кажется... то есть я знаю... мне следуетумереть вместе с ним.

Меррик внимательно вглядывалась в меня несколько минут, каки Лестат. Он и заговорил первым, почему-то с более выраженным французскимакцентом:

– Этого не требуется, Квинн, а кроме того, если бы тыдействительно попытался повести его за собой, идя на смерть, совершеннонеобязательно, что он подчинился бы тебе.

– Вот именно, – подхватила Меррик. – Вполневозможно, он позволил бы тебе умереть, а сам остался бы здесь и прилепился бы ккому-то еще. В конце концов, он тебя выбрал, потому что ты его брат. Но онлегко может перейти к другому. Ты сам говорил Лестату, что он очень хитер ибыстро учится.

– Я не хочу, чтобы ты умер, братишка, – сказалЛестат.

Меррик заулыбалась.

– Глава Собрания не позволит тебе умереть,братишка, – сказала она.

– Так что теперь нам делать? – со вздохомпоинтересовался я. – Какова дальнейшая судьба близнеца братишки?