– Убирайся отсюда, – сказала она, – ты мнездесь не нужен. Ступай. Я ни за что не покину этот дом, что бы ты там нитворил, маленький ублюдок.

Я прочел в ее мыслях только злобу, только ревность, тольконенависть, которую она и не пыталась скрыть.

– Я же сказала, мне не нужны твои деньги! Я тебяненавижу.

И тут за ее спиной показалась полупрозрачная фигуркаРевекки, призрака из прошлого, зловредного, мстительного призрака. Зачем онасюда явилась, эта улыбающаяся Ревекка в своей безукоризненной кружевной блузкеи пышной юбке из тафты? Прочь от меня, мстительный призрак. Как она вообщепосмела сюда явиться? "Жизнь за мою жизнь". Я не стану тебя слушать!

Я подхватил на руки Пэтси и свернул ей шею – она даже неуспела испугаться. Я убил свою мать, свою родную мать. Огромные пустые глаза.Губная помада. Мертвая Пэтси.

Я не выпил ни капли ее крови.

Кто-нибудь заметил, как я переносил ее через порог, словноневесту? Никто, кроме Ревекки, мстительной, зловредной Ревекки, парящей надкладбищем, Ревекки улыбающейся, ликующей, Ревекки в ее красивом наряде, Ревеккив виде тумана. "Смерть за мою смерть".

И ни одна душа не видела, как я положил Пэтси на дно пироги.Ни одна душа не видела, как я, выбрав место поглубже, сбросил обмякшее тело вболото. Она сразу ушла под мутную зеленую воду – и не стало больше СладкойПэтси. Не стало Барби. Не стало моей матери.

Никто, кроме меня, не почувствовал присутствия Ревекки.Никто, кроме меня, не услышал ее голоса: "Вот это я считаю настоящейместью: жизнь Пэтси за мою жизнь". Смех.

– Отойди от меня, сатана, – сказал я. – Ясовершил это не для тебя, а для себя.

И не стало больше Ревекки, как не стало Пэтси.

Так необычно – исчез призрак, исчезла Пэтси, и вязкоесмертоносное болото такое пустое. Сиротливое.

А в воде шевелились аллигаторы. Отведайте маму.

Я вернулся на пустое кладбище.

Прошло несколько часов.

И кровь моей матери застыла на моих руках, хотя они быличистые. И я солгу, когда придется объяснить, куда она подевалась, как лгал омногом другом. Квинн – убийца родной матери, Квинн – убийца утробы, которая еговыносила, Квинн – убийца многих, Квинн – убийца невесты, Квинн, который перенессвою мать через порог, Квинн, который утопил Пэтси в заболоченных водах.

Я остался на ферме Блэквуд совершенно один.

Такого раньше никогда не случалось. Я стоял под деревом и,глядя на могилу, на которой будет разложен наш алтарь, спрашивал себя, сумеемли мы заставить то злобное существо, в которое превратился мой маленький брат,сумеем ли мы заставить Гоблина, убийцу тетушки Куин, уйти к Свету.

Я закрыл глаза. Жажда становилась невыносимой. Но уже совсемскоро начнет светать. Мне нельзя было охотиться. Все равно не хватило бывыносливости. А завтра ночью разве я успею? И все же придется это сделать передначалом ритуала. Как все-таки глупо я поступил, что не отказался на время отсвоего горя и убийственной ненависти, чтобы успеть насытиться.

Почему мне никак не уйти с этого маленького кладбища? Что япытаюсь здесь вспомнить? И где те безмолвные призраки, которые в моем невинномпрошлом глазели на меня? Почему они сейчас не появились с приходом утра, когданебо окрашивается в фиолетовые и розовые тона, почему не говорят мне, что моеместо с мертвыми?

Возможно, солнце не причинит мне столько боли, как огонь. Нокак тогда я сумею сыграть свою роль в уничтожении Гоблина, если просто дождусьздесь утра? Мне не хватало смелости. Мне не хватало сил.

"Я дам их тебе. Приди ко мне в объятия".

Я обернулся. Это был Лестат. Я сделал то, что он велел. Япочувствовал, как крепко сжались его руки, когда он сомкнул их вокруг меня. Еголадонь легла мне на затылок, когда он притянул мою голову к своему горлу.

"Поцелуй меня, юноша Возьми то, что тебе нужно. Я дарютебе это".

Я впился зубами в его кожу. Она поддалась, и мой ротнаполнила кипящая кровь и хлынула в горло. Я наслаждался этим потоком,обильным, дурманящим, неземным На какое-то мгновение чистая физическая силазатмила все мысли, но затем передо мной проплыли яркие блестящие картины,словно освещенные неоновыми огнями, этакая ревущая карусель жизни, смена веков,бесконечная череда великолепных ощущений и под конец мириады огней, цветов инежное, едва уловимое биение его сердца, его чистого сердца, открытого мнесердца, исполнившего все мои желания.

Летняя ночь. Солнце не закатывалось за горизонт до половинывосьмого. Над фермой Блэквуд нависла тишина.

Клем, как и обещал, приготовил много дров, свалив их высокимкольцом вокруг всей могилы, поверх могилы тоже были уложены дрова и уголь. Иповсюду стояли свечи.

Меррик появилась в прелестном простом платье из черногохлопка с длинными рукавами и ниткой агатовых бус вокруг шеи. Волосы распущеныпо плечам. С собой она принесла объемистую сумку, причудливо расшитую блестящимбисером, которую она осторожно поставила возле одной из могил, и,перекрестившись, почтительно опустила ладонь на эту могилу.

Вынув зажигалку, она поднесла ее к первой свече. Потомдостала из сумки длинную тонкую свечку и, как только та загорелась, обошла сней по очереди все остальные свечи. Маленькое кладбище медленно заполнилосьсветом.

Лестат стоял рядом со мной, держа руку на моем затылке. Ядрожал, словно от холода.

Наконец все кладбище было освещено, а так как Клем поставилсвечи в несколько рядов и в маленькой церквушке, о которой я совершенно забыл,Меррик и их зажгла, осветив окна церкви мерцающими огоньками.

Меня охватила холодная тревога, когда Меррик подняла банку скеросином, щедро полила из нее уголья и дрова, а потом поднесла свечку и отошланазад. До сих пор мне не приходилось видеть такого огромного полыхающегокостра.

– Подойдите ко мне оба, – крикнула она нам. –Будьте моими помощниками, повторяйте все, что я велю повторить, и делайте все,как я скажу. То, во что вы верили в прошлом, не важно. Сейчас поверьте в меня.В этом вся суть. Вы должны отнестись с верой к тому, что я буду делать иговорить, тогда обряд подействует.

Мы оба согласились.

– Квинн, не бойся, – сказала она.

Костер пылал и трещал. Я отступил назад, инстинктивноиспугавшись, Меррик с Лестатом тоже отступили. Лестату особенно ненавистен былэтот огонь. А нашу Меррик, казалось, этот огонь завораживал. Чересчурзавораживал, подумал я, хотя что я тогда знал?