Последнее послание было переправлено из лондонского дома ЯнаТорнтона в его загородное поместье Монтмэйн. Там, среди горы деловой и светскойкорреспонденции, оно и оказалось, ожидая своего часа. Ян Торнтон вскрылпослание Джулиуса Кэмерона, не переставая быстро надиктовывать инструкциисвоему новому секретарю. Чтобы принять решение, ему вовсе не потребовалось такмного времени, как лорду Джону Марчмэну или сэру Фрэнсису Белховену.

Он смотрел на письмо в полном недоумении, в то время как егосекретарь Петерс, получивший эту работу всего две недели назад, бормотал просебя благодарственную молитву за перерыв, не переставая писать так бегло, кактолько мог, пытаясь угнаться за быстрой диктовкой своего работодателя.

– Либо это чья-то ошибка, либо какая-то злая шутка. Впротивном случае, это невыносимо дурной вкус, – пробормотал Ян с окаменевшимлицом.

Воспоминание об Элизабет Кэмерон всколыхнулось в памяти Яна– маленькая, пустая, меркантильная кокетка с лицом и телом, которые, какнаркотик, притупили его ум. Когда он встретил ее, она была помолвлена свиконтом. Видимо, она так и не вышла за своего виконта, – должно быть, бросилаего ради кого-нибудь более высокого полета. Ему было хорошо известно, чтопредставители английской знати вступали в брак только ради престижа и денег,после чего супруги искали выход своим нежным чувствам где-нибудь на стороне.Очевидно, родственники Элизабет Кэмерон снова вывели ее на брачный аукцион.Коли так, они, должно быть, чертовски жаждут сбыть ее с рук, если ради денегЯна готовы отказаться от титула… Это послание скорее всего чья-нибудь глупаяшутка. Человек этот, без сомнения, не забыл слухи, которые ходили после тогозагородного уик-энда, и решил, что Ян найдет эту шутку забавной.

Отбросив мысли о шутнике и Элизабет Кэмерон, Ян перевелвзгляд на своего замученного секретаря, который продолжал писать каксумасшедший. «Ответ не нужен», – сказал он и перебросил письмо через столсекретарю, но белый пергамент соскользнул с полированного дуба и плавноопустился на пол. Петере неуклюже подпрыгнул, чтобы поймать его, и всяостальная корреспонденция упала на пол с его колен.

– Пп-ппростите, сэр, – забормотал секретарь, вскакивая исбивая в кучу бумаги, рассыпавшиеся по ковру. – Я чрезвычайно извиняюсь, мистерТорнтон, – добавил он, хватая контракты, приглашения, письма и складывая их вбеспорядочную кипу.

Хозяин, похоже, не слышал его. Он уже выдавал новыеинструкции и переправлял через стол приглашения и письма.

– Отклоните первые три, примите четвертое, пятому откажите,

На это пошлите мои соболезнования. На это объясните, что ясобираюсь в Шотландию, и отправьте приглашение встретиться там, одновременно сэтим пошлите распоряжение приготовить коттедж к моему приезду.

Петере высунул голову из-за стопки бумаг, которые прижимал кгруди.

– Да, мистер Торнтон, – сказал он, пытаясь придать своемуголосу уверенность. Но когда стоишь на коленях, очень трудно сохранятьуверенность в себе. Петерсу это было еще труднее, так как он не был точноуверен, что правильно запомнил, к каким письмам и приглашениям относилисьинструкции хозяина.

Весь остаток дня Ян Торнтон работал в своем кабинете сПетерсом, который совершенно обессилел от беспрерывного писания под диктовку.

Вечер Ян провел с графом Мельбурном, своим будущим тестем,обсуждая условия брачного контракта. А Петерс весь вечер пытался выяснить удворецкого, какие приглашения, по его мнению, хозяин должен был бы принять, акакие отклонить.

Лакей, выполнявший при необходимости обязанности конюха,помог ей спешиться. Надо заметить, что необходимость сочетать обе эти должностивозникала постоянно. Леди Элизабет Кэмерон, графиня Хэвенхёрстская, спрыгнуласо своей кобылы, которую давно уже следовало отправить на заслуженный отдых.«Спасибо, Чарльз», – сказала она, признательно улыбнувшись старому слуге.

В эту минуту молодая графиня даже отдаленно не напоминалаженщину, принадлежащую к дворянскому сословию, более того, ее вряд ли можнобыло назвать даже просто леди. Голова ее была повязана голубой косынкой,простое платье без какой бы то ни было отделки давно вышло из моды, на рукевисела корзинка, которую она всегда брала с собой, когда отправлялась на рынок.Но ни блеклый наряд, ни древняя лошадь, ни корзинка, висевшая на руке, несмогли изменить внешность Элизабет Кэмерон настолько, чтобы ее можно было назватьобычной. Золотые волосы роскошной волной падали из-под косынки ей на спину,когда же она снимала косынку, которую повязывала только выходя в деревню, этичудные волосы, редко заплетавшиеся в косу, лежали на плечах, обрамляяпотрясающей, безупречной красоты лицо. У нее были прекрасно вылепленные высокиескулы, сливочного оттенка кожа дышала здоровьем, так же свежи и нежны былимягко очерченные губы. Но больше всего в ее внешности привлекали глаза – подразлетающимися бровями, окаймленные длинными загнутыми ресницами они былипоразительно яркого зеленого цвета. Не светло-карие и не голубые, как вода, азеленые, замечательно выразительные глаза, которые сверкали, как изумруды,когда она была счастлива, и темнели, как река перед розой, когда она грустила илизадумывалась.

Лакей с надеждой впился глазами в содержимое корзинки,завернутое в бумагу, но Элизабет с сожалеющей улыбкой покачала головой.

– Там нет фруктовых пирожных, Чарльз. Они оказались слишкомдорогими, и мистер Дженкинс никак не хотел проявить благоразумие. Я сказалаему, что куплю целую дюжину, но он не согласился сбросить цену больше, чем напенни, поэтому я не купила ни одного – просто из принципа. Знаешь, – призналасьона, засмеявшись, – на прошлой неделе, увидев, что я свернула к его магазину,он спрятал за дверь мешки с мукой!

– Он просто трус! – сказал Чарльз, усмехнувшись. Всемторговцам и лавочникам в округе было известно, что Элизабет Кэмерон держаласьза каждый шиллинг до последнего, и, когда она начинала сбивать цену, а делала онаэто неизменно, лишь немногие могли устоять под напором ее аргументов. В этойборьбе главным ее преимуществом была не красота, а интеллект, она не толькоумела мгновенно складывать и умножать в уме любые цифры, но, перечисляяпричины, по которым, на ее взгляд, следовало бы сбросить цену, была такизобретательна, что либо доводила своих оппонентов до изнеможения, либоокончательно запутывала, вынуждая их нехотя с ней соглашаться.

Столь рачительное отношение к деньгам Элизабетраспространяла не только на лавочников, в самом Хэвенхёрсте она придерживаласьтакой же тактики, экономя буквально на всем, и в конце концов это принесло своиплоды. В девятнадцать лет девушка осталась совсем одна, и волей-неволей ейпришлось взвалить на свои плечи все заботы о поместье, унаследованном ею отпредков, и содержать восемнадцать слуг, оставшихся из тех девяноста, чтослужили у них раньше. С помощью незначительной финансовой поддержки своегоприжимистого дяди Элизабет удалось сделать почти невозможное: вот уже два года онаспасала Хэвенхёрст от продажи с молотка, а также кормила и одевала слуг.Единственной «роскошью», которую позволила себе Элизабет, была мисс ЛюсиндаТрокмортон-Джонс. Эта дама была ее дуэньей, а теперь еще и платной компаньонкойна сильно урезанном жалованье. И хотя Элизабет знала, что вполне может жить вХэвенхёрсте одна, она также понимала, что сделай она это, и то немногое, чтоосталось от ее репутации, будет окончательно погублено.