– Кто ты такой, япошкин прихвостень? – уставилсяна него инвалид бесстрашными выцветшими глазами. – Не тявкай на старинуСильвестера, не то он попортит твою смазливую мордашку.

В здоровенной ручище что-то щёлкнуло, из кулака выскочилолезвие испанского ножа.

– Я вице-консул Российской империи Фандорин, –назвался Эраст Петрович. – А вы к-кто?

– Я вице-консул Господа нашего на этом кладбище. Понялты, заика несчастный? – в тон ему ответил Сильвестер, ещё раз сплюнул изаковылял прочь, в сторону каменных надгробий, увенчанных крестами.

Кладбищенский смотритель или сторож, догадался Фандорин ипообещал себе, что после похорон непременно наведается к приходскому священнику– пусть сделает грубияну внушение.

Когда коллежский асессор вернулся к могиле, церемония ужезакончилась. Настоятель пригласил всех к себе, выпить в память об усопшем.

– Вот желание Мэйтана и осуществилось, –благодушно промурлыкал преподобный, когда послушник наполнил чарки подогретымсакэ, которое в монастыре называли хання, то есть «ведьмин кипяток». – Онхотел стать буддой и стал, только не при жизни, а после смерти. Так оно ещёлучше.

Помолчали.

Через открытые перегородки из сада дул свежий ветерок, повременам покачивая священный свиток, висевший над головой настоятеля.

– Ибо смерть должна быть ступенькой вверх, а нетоптанием на месте. Если ты уже стал буддой, то куда после этогоподниматься? – продолжил Согэн, смакуя вино.

Женщины – Сатоко и та, вторая, похожая на головастика (ЭрастПетрович уже знал, что её зовут Эми Тэрада), – молитвенно сложили руки,причём Эми ещё и сочувственно покивала своей замысловатой причёской. Сидела онане нормальным образом, на коленях, а в специальном станке, куда её пристроилслуга, прежде чем удалиться.

Понимая, что это лишь начало пространной проповеди, Фандоринрешил повернуть разговор в ином направлении, занимавшем его куда больше, чемблагочестивые рассуждения.

– О кончине святого отшельника ходят самые диковинныеслухи, – сказал он. – Г-говорят вещи, в которые невозможно поверить…

Лицо настоятеля залучилось добродушной улыбкой – как иследовало ожидать, Согэн отнёсся к гайдзинской невоспитанности снисходительно.Улыбка означала: «Всем известно, что некоторые иностранцы могут выучитьяпонский язык так же хорошо, как этот голубоглазый дылда, но приличным манерамобучить их невозможно».

– Да, наша мирная обитель подверглась тяжкому испытанию.Некоторые даже говорят, что над Храмом Преумножения Добродетели повислопроклятье. Мы опасаемся, что количество паломников теперь уменьшится. Хотя, сдругой стороны, многих, наверное, привлечёт аромат таинственного. Мир Буддыиногда подобен залитой солнцем равнине, а иногда – ночному лесу. –Повернувшись к вдове, преподобный мягко сказал. – Я знаю, дочь моя, кактяжело вам говорить об этом ужасном происшествии, перевернувшем вашу жизнь иомрачившем мирное существование нашей обители. Но слова – лучшее средствопротив горя, они так поверхностны и легковесны, что, облачив в них свою печаль,вы тем самым облегчаете бремя, гнетущее вашу душу. Чем чаще вы будетерассказывать эту страшную историю, тем скорее ваша душа вернёт утраченнуюгармонию. Поверьте, я знаю, что говорю. Это ничего, что я и Тэрада-сан знаемвсе подробности, мы послушаем ещё раз.

Плечи Сатоко мелко задрожали, но она взяла себя в руки.Поклонилась настоятелю, потом Фандорину. Заговорила ровным голосом, умолкаявсякий раз, когда нужно было справиться с волнением. Слушатели терпеливо ждали,и некоторое время спустя рассказ возобновлялся.

Время от времени вдова рассеянно поглаживала по голове своюдочурку, сладко спавшую на татами, – казалось, что эти прикосновенияпридают Сатоко сил.

– Вы, должно быть, знаете, Фандорин-сан, что супругдавно уже не живёт со мной. С тех пор, как родилась Акико…

Тут голос рассказчицы прервался, и Эраст Петровичвоспользовался паузой, чтобы рассмотреть девочку получше.

Обычно дети, рождённые от связи европейца и японки,замечательно хороши собой, но бедняжке Акико не повезло. Злому року было малотого, что она родилась на свет калекой, – личико девочки, будто нарочно,собрало в себе непривлекательные физиогномические особенности обеих рас:клювоподобный нос, маленькие припухшие глазки, желтоватые паклевидные волосы.Коллежский асессор вздохнул и отвёл глаза в сторону, но там сидела жуткая Эми,так что пришлось перевести взгляд на румяное лицо настоятеля, обмахивавшегоблестящую макушку маленьким веером.

– Он говорил, что царевич Сиддхартха Гаутама тоже ушёлот жены и первенца, что алкающий просветления должен отречься от своейсемьи, – мужественно продолжила Сатоко свой рассказ. – Но я знаю, чтона самом деле он хотел наказать себя за то, что Акико родилась… родилась такой.В юности он перенёс дурную болезнь и считал, что это её последствия. Ах,Фандорин-сан, – она впервые за всё время подняла на вице-консулаглаза, – вы давно его не видели. Он очень изменился. Вы бы его не узнали.В нём не осталось почти ничего человеческого.

– Мэйтан очень далеко продвинулся по ВосьмиступеннойТропе Просветления, – подхватил настоятель. – Преодолел первуюступень – Правильного Понимания, вторую – Правильного Целеустремления, третью –Правильного речеизъявления, четвёртую – Правильного Поведения, пятую –Правильной Жизни, шестую – Правильного Старания и седьмую – ПравильногоУмонастроения. Оставалась последняя, восьмая – Правильного Медитирования. Чтобыпреодолеть её, Мэйтан выстроил в нашем саду павильон и дни напролёт созерцалЛотос, помещённый в центр Лунного Диска, дабы совместить своё кокоро с кокороЦветка, ибо лишь в этом случае…

– Я знаю, что такое м-медитация перед изображениемАдзи-кан, – перебил Фандорин, боясь, что разговор свернёт в дебриэзотерического буддизма.

Согэн вновь улыбнулся, ласково покивав дипломату головой, илишь развёл пухлыми ручками. Стоявший у него за спиной послушник вытаращил навице-консула глаза.

Эраст Петрович скромно потупил взгляд. Он жил в СтранеНебесного Корня уже четвёртый год и, в отличие от большинства иностранцев,увлечённо постигал тайны японского мира, в том числе и куда более сокровенные,чем обычное медитирование.

– Прошу вас, Сатоко-сан, продолжайте, – попросилвице-консул.