Однако Эраст Петрович и не думал отступать. Напротив, онсделал шаг навстречу и поступил с инвалидом не по-джентльменски: из правогорукава кимоно вылетела тонкая стальная цепочка с крюком на конце, обвиласьвокруг деревяшки, заменявшей Сильвестеру ногу, рывок – и сторож грохнулся наспину. Фандорин наступил на руку, сжимавшую нож, а второй ногой нанёснесостоявшемуся убийце три-четыре несильных, но точно выверенных удара,произведших самое благотворное действие: злобный калека перестал изрыгатьругательства и, как пишут в старых романах, совершенно умирился нравом.

– Друг мой, – мягко сказал ему ЭрастПетрович. – У меня есть к вам несколько в-вопросов.

Десять минут спустя над бамбуковой оградой взметнуласьбелая, посверкивающая серебром фигура – это вице-консул перемахнул черезперекладину, делившую кладбище на две половины, и оказался на монастырскойземле.

Там он повёл себя малопонятным, даже интригующим образом.

По-прежнему нисколько не таясь и, словно нарочно,передвигаясь все больше по освещённым луной местам, Эраст Петрович прямикомотправился к колодцу и отмерил расстояние, отделявшее монастырский источникводоснабжения от пепелища, что осталось на месте Мэйтановой кельи.

Затем точно таким же манером измерил дистанцию от павильонадо сточной канавы и у сей последней задержался: поковырял палочкой почву,зачем-то насыпал немного в мешочек. Удовлетворённо сам себе кивнул.

После этого вернулся к месту, где Сигумо умертвил своюнесчастную жертву, но никаких действий там производить не стал, а просто сел натраву и принялся чего-то ждать, время от времени поглядывая на карманные часы.

Прошло пять минут, десять, двадцать. Миновала полночь,объявив о себе глухими ударами церковного колокола, донёсшимися с дальнегоконца Иностранного кладбища.

На поляне ровным счётом ничего не происходило. Кроме, пожалуй,одного: вице-консула явно начинало клонить в сон. Он несколько раз зевнул,прикрывая рот ладонью. Голова опустилась на грудь. Эраст Петрович вскинулся,потёр глаза, но минуту спустя опять заклевал носом – похоже, дремотастановилась необоримой. Подбородок снова коснулся груди и больше уж неподнялся. Дыхание коллежского асессора сделалось глубоким и ровным.

Где-то на дереве громко заухала ночная птица, но Фандорин непроснулся. Не разбудила его и букашка, предпринявшая рискованное восхождение сворота кимоно на волевой подбородок, а оттуда на щёку и высокий лоб ЭрастаПетровича.

Но стоило в ближних зарослях чему-то хрустнуть – совсемнегромко, как вице-консул немедленно пробудился. Вскочил, в несколькостремительных прыжков преодолел расстояние, отделявшее его от кустов. Раздвинулветки и обмер.

На суку старой узловатой яблони висела плетёная торба, вкоторой, слегка покачиваясь, сидела Эми Тэрада и смотрела на коллежскогоасессора широко раскрытыми, мерцающими глазами.

Эта зловещая картина заставила Фандорина, человека неробкого десятка, содрогнуться.

– Вы?! – воскликнул он. – Вы?!

Пигалица не ответила, лишь гневно оскалила белые зубки.

Коллежский асессор шагнул вперёд и протянул руку, чтобыснять корзинку с ветви, но не успел – сверху ему на голову обрушился ударчудовищной силы, и Эраст Петрович без чувств повалился на траву.

Очнулся он от ноющей боли в темени, которая при этом была нелишена своеобразной приятности. Прежде чем открыть глаза, Фандорин попыталсяразобраться в природе этого странного ощущения – и разобрался. Резь смягчали икомпенсировали два обстоятельства: холод и тепло. Причём холодом обволакивалосамый источник боли, что лишало её остроты, а тепло шло снизу, от затылка ишеи.

И лишь в следующее мгновение, разлепив тяжёлые веки,коллежский асессор понял, что лежит на траве, в том же месте, где упал. Егоголова покоится на коленях у сидящей Сатоко и обвязана мокрой холодной тканью.Осторожно коснувшись пальцами темени, вице-консул обнаружил там изрядную шишкуи наконец всё вспомнил.

«Что со мной случилось?» – хотел он спросить, но вдоваМэйтана нарушила молчание первой.

– Мне не спалось. Опять. Каждую ночь не могу уснуть,всё тянет к этому проклятому месту. Я пришла. Увидела на траве белое. Сначалаподумала, вернулся муж. Но это были вы. Что с вами стряслось? На вас напалСигумо?

Поняв, что Сатоко на его вопрос не ответит, Эраст Петровичсел, а потом и поднялся на ноги. Он понемногу приходил в себя. Ушиб, носотрясения, кажется, нет, поставил он диагноз самому себе и о шишке больше недумал. Череп у дипломата был крепкий.

Приблизившись к яблоне, на которой давеча висела Эми Тэрада,коллежский асессор внимательно рассмотрел сук, но никаких следов не обнаружил.Ветка была толстая, покрытая грубой корой. Ни царапины, ни примятых листьев.

– Вы перевязали мне голову… – сказал он,вернувшись к Сатоко. – Как это странно…

– Что странно?

– Всё. Здесь всё странно. Разумеется, никакойчертовщины, но очень уж по-японски…

– Никакой чертовщины? – переспросила она.

Фандорин сел на траву напротив Сатоко и заговорил с нейдоверительным тоном, как с доброй знакомой, каковой вдова бывшего сослуживца,собственно, и являлась.

– Собаки у сточной канавы. Это раз. Ледяная вода вбочке. Это два.

– Что это значит? – напряжённо сдвинула бровиСатоко.

– Послушника Араки удивило необычное поведениеб-бродячих псов, которые сгрудились у сточной канавы и были очень возбуждены. Ясразу заподозрил, что туда слили кровь убитого. Уверен, что анализ почвы этоподтвердит. – Эраст Петрович достал из широкого рукава маленькиймешочек. – Если так, то, значит, никакого оборотня не было. И второе:Араки сказал, что вода в бочке была ледяной. Он вышел в сад на рассвете, тоесть примерно через четыре часа после смерти Мэйтана. За это время вода до такойстепени не остыла бы. Уж во всяком случае она не стала бы ледяной – сейчаслето, ночи тёплые. Кто-то выпустил у Мэйтана всю кровь, потом вычерпалзамутнённую воду и вылил её в сточную канаву, а взамен из колодца принёс свежейводы, холодной. Мне оставалось лишь установить, кто это сделал.

– Тот, кто ударил вас? – показала Сатоко наперевязанную голову вице-консула. – Но ведь вы не видели этого человека.