Бледноватый после бессонной ночи Фандорин сконфуженноулыбнулся:

– Увы, Карлуша. Ты был прав: я попусту проторчал наэтом чёртовом кладбище всю ночь. Лишь выставил себя б-болваном.

– Стало быть, сто долларов мои. Впредь будешь слушатьсясоветов начальства, – изрёк консул, отправляя в рот ломтик ростбифа.

После кофе и ликёров заговорили о таинственном. Хозяйкасалона Лидия Николаевна Одинцова, нарочно не глядя в сторону нового гостя,самого модного мужчины сезона, сказала:

– Вся Москва говорит, будто бедного Соболева отравилБисмарк. Неужели общество так никогда и не узнает подоплёки этой ужасной трагедии?

Гостя, которым Лидия Николаевна сегодня потчевалазавсегдатаев, звали Эрастом Петровичем Фандориным. Он был умопомрачительнохорош собой, окутан ореолом загадочности и к тому же холост. Чтобы заполучитьЭраста Петровича в салон, хозяйке пришлось осуществить сложнейшую,многоступенчатую интригу, на которые Лидия Николаевна была непревзойдённоймастерицей.

Реплика адресовалась Архипу Гиацинтовичу Мустафину, давнемудругу дома. Мустафин, человек тонкого ума, понял замысел Лидии Николаевны сполуслова и молвил, искоса взглянув на молодого коллежского асессора из-подкрасноватых голых век:

– А мне говорили, что нашего Белого Генерала будто быпогубила роковая страсть.

Сидевшие в гостиной затаили дыхание, потому что по слухамЭраст Петрович, с недавних пор состоявший чиновником особых поручений примосковском генерал-губернаторе, имел самое непосредственное отношение красследованию обстоятельств смерти великого полководца. Однако гостей ждалоразочарование: красивый брюнет вежливо выслушал Архипа Гиацинтовича и сделалвид, что сказанное не имеет к нему ни малейшего отношения.

Возникла ситуация, которой опытная хозяйка допустить неможет, – неловкая пауза. Однако Лидия Николаевна сразу же нашлась. Милозахлопав ресницами, она пришла Мустафину на помощь:

– Как это похоже на мистическое исчезновение беднойПолиньки Каракиной! Вы помните эту ужасную историю, друг мой?

– Как не помнить… – протянул Архип Гиацинтович,лёгким движением бровей поблагодарив за поддержку.

Некоторые закивали, как бы тоже припоминая, но большинствогостей про Полиньку Каракину явно ничего не знали, а Мустафин имел репутациюискуснейшего рассказчика, так что из его уст не грех было послушать даже изнакомую историю. Тут кстати и Молли Сапегина, очаровательная молодая женщина,чей муж – такое несчастье – год назад погиб в Туркестане, спросила слюбопытством:

– Мистическое исчезновение? Как интересно!

Лидия Николаевна устроилась на стуле поудобнее, тем самымдавая Мустафину понять, что передаёт кормило тейбл-тока в его умелые руки.

– Многие из нас, конечно, ещё помнят старого князя ЛьваЛьвовича Каракина, – так начал Архип Гиацинтович свой рассказ. – Этобыл человек старого времени, герой венгерской кампании. Либеральных веянийпредыдущего царствования не принял, подал в отставку и жил в своей подмосковнойиндийским набобом. Богат был неслыханно, теперь у аристократии таких состоянийуж и не бывает.

Имел князь двух дочерей, Полиньку и Анюту. Обратитевнимание: никаких Poline или Annie – генерал придерживался самых строгихпатриотических взглядов. Девушки были двойняшками. Лицо, фигура, голоссовершенно одинаковые. Но не спутаешь, потому что у Анюты на правой щеке, вотздесь, была родинка. Супруга Льва Львовича умерла родами, и князь больше неженился. Говорил, хлопотно, да и нужды нет – разве мало дворовых девок. Вдевках у него и в самом деле недостатка не было, даже и после эмансипации. Я жеговорю – Лев Львович жил истинным набобом.

– Как вам не стыдно, Арчи. Неужто нельзя безнепристойностей? – с укоризненной улыбкой произнесла Лидия Николаевна,хотя отлично знала, что для хорошего рассказа совсем невредно, как говорятангличане, «подбавить немного соли».

Мустафин покаянно прижал руку к груди и продолжил своёповествование:

– Полинька и Анюта были отнюдь не дурнушки, но и несказать чтобы особенные раскрасавицы. Однако, как известно, миллионное приданое– самое лучшее из косметических средств, поэтому в тот единственный сезон,когда княжны выезжали в свет, они произвели среди московских женихов подобиеэпидемической лихорадки. Потом старый князь за что-то осерчал на нашегопочтённого генерал-губернатора, уехал в свою Сосновку и более оттуда уже невыезжал.

Лев Львович был мужчина тучный, одышливый, на лицо багровый– что называется, апоплексического склада, и можно было надеяться, что заточениекняжон продлится недолго. Однако шли годы, князь Каракин все больше толстел ивсё громче пыхтел, а никакого намерения умирать не выказывал. Женихиподождали-подождали, да и забыли про бедных затворниц.

Сосновка же, хоть и звалась подмосковной, располагалась вглухих лесах Зарайского уезда, откуда не то что до железной дороги, но и доближайшего тракта было не менее двадцати вёрст. Одно слово – глушь. Впрочем,место было райское и отлично благоустроенное. У меня там неподалёку деревенька,так я к князю частенько наведывался по-соседски. Больно уж хороша была вСосновке тетеревиная охота. А в ту весну дичь прямо сама на мушку лезла –такого тока я отродясь не видывал. Ну и загостился, так что вся историяразворачивалась прямо на моих глазах.

Старый князь давно затеял строить в парке бельведер ввенском стиле. Поначалу пригласил из Москвы знаменитого архитектора, которыйсделал проект и даже к строительству приступил, да не довёл до конца – нестерпел князева самодурства, съехал. Для завершения работ выписали архитекторапоплоше, некоего французика по фамилии Ренар. Был он молод и неплох собой.Правда, заметно прихрамывал, но после лорда Байрона у наших барышень это заизъян не считается.

Дальше что ж – можете вообразить сами. Девицы безотлучносидят в деревне десятый год. Обеим по двадцать восемь, общества решительноникакого, разве что старый дундук вроде меня заедет поохотиться. А тут красивыймолодой человек, бойкого ума, парижский уроженец.

Надобно вам сказать, что при всём внешнем сходстве княжны обладалисовершенно различным темпераментом и складом души. Анюта была вроде пушкинскойТатьяны: вяла, меланхолична, немного резонерша и, прямо сказать, скучновата.Зато Полинька – резвунья, проказница, «как жизнь поэта простодушна, как поцелуйлюбви мила». Да и стародевическое в ней проступало меньше, чем в сестре.