Старший караула, сильно немолодой унтер, ещё шевелил губами,читая предъявленную штабс-капитаном бумагу, а к перрону один за другим ужеподъезжали нанятые Рыбниковым ломовики.

Но дальше вышла заминка — никак не могли дождаться полувзвода,которому полагалось охранять караван.

Кляня расейский бардак, штабс-капитан побежал к телефону.Вернулся белый от ярости и разразился такой многослойной матерщиной, чтописьмоводитель вжал голову в плечи, а караульные уважительно покачали головами.Было ясно, что никакого полувзвода штабс-капитану не будет.

Побушевав сколько положено, Рыбников взял унтера за рукав:

— Братец, как тебя, Екимов, видишь, экая вышлахренятина. Выручи, а? Знаю, что ты свою службу исполнил и не обязан, но безохраны отправлять нельзя, здесь оставлять тоже нельзя. А я в долгу не останусь:тебе трёшницу и орлам твоим по целковику.

Унтер пошёл говорить с солдатами, такими же пожилыми имятыми, как он.

Сторговались так: кроме денег его благородие даст ещёбумажку, чтоб команде два дня в Москве погулять. Рыбников обещал.

Погрузились, поехали. Впереди штабс-капитан на извозчике,потом подводы с ящиками; конвойные идут один справа, другой слева; замыкаетпроцессию унтер. Довольные обещанной наградой и увольнительной, солдаты шагалибодро, трехлинейки несли наперевес — Рыбников предупредил, чтоб держали уховостро, косоглазый враг не дремлет.

На Москве-реке у Рыбникова заранее был снят склад. Ломовикиперетащили груз, получили расчёт и отбыли.

Аккуратно пряча в карман расписку, полученную от артельщика,штабс-капитан подошёл к ростовским караульным.

— Спасибо за службу, ребята. Сейчас разочтусь, уговордороже денег.

У склада и на берегу было пусто, под настилом плескаласьпереливчатая от нефтяных пятен вода.

— Ваше благородие, а где ж часовые? — спросилЕкимов, озираясь. — Чудно что-то. Оружейный склад, и без охраны.

Вместо ответа Рыбников ткнул его стальным пальцем в горло.Обернулся к рядовым. Один из них собирался одолжить второму табаку — да так изастыл с разинутым ртом, махорка на бумажку не попала, просыпалась мимо.Первого Василий Александрович ударил правой рукой, второго — левой. Произошловсё очень быстро: тело унтера ещё падало, а двое его подчинённых уже былимертвы.

Трупы Рыбников спустил под причал, привязав к каждому потяжёлому камню.

Снял фуражку, вытер со лба пот.

Ну вот, всего половина одиннадцатого, а самая хлопотнаячасть работы позади.

* * *

Забрать Груз было делом десяти минут. На станцию«Москва-Товарная» Василий Александрович приехал в смазных сапогах, поддёвке иматерчатом картузе, приказчик приказчиком. Мешки перетаскал сам, даже ваньку недопустил — чтоб тот лишний гривенник не запросил. Перевёз «кукурузную муку» сБрестской дороги на Рязанско-Уральскую, потому что путь Грузу отныне лежал ввосточную сторону. Пока ехал на другой конец города, перепаковал товар и навокзале сдал в хранение под две разные квитанции.

На этом беготня по железнодорожным станциям была окончена.Рыбников нисколько не устал, а напротив, был полон злой и бодрой силы —истомился от вынужденного безделья, ну и, конечно, сознавал важность.

С умом отправлено, в срок получено, грамотно передано поназначению, думал он. Вот так образуется Непобедимость. Когда каждый на своёмместе действует, как будто исход всей войны зависит от него одного.

Немного беспокоили «куклы», вызванные из Самары иКрасноярска. Не опоздают ли? Но из записной книжки, исписанной невидимымизмеевидными значками, Рыбников неслучайно выбрал именно этих двоих.Красноярский (про себя Василий Александрович называл его «Туннель») был жаден иот жадности обязателен, а самарец (кличка ему «Мост»), хоть обязательностью неотличался, имел веские причины не опаздывать — у этого человека оставалосьсовсем мало времени.

И расчёт оказался верен, обе «куклы» не подвели. В этомРыбников убедился, завернув с вокзала в условленные гостиницы — «Казань» и«Железнодорожную». Гостиницы располагались близко одна от другой, но все же непо соседству. Не хватало ещё, чтобы «куклы» по нелепой случайностипознакомились друг с другом.

В «Железнодорожной» Василий Александрович оставил записку:«В три. Гончаров». В гостинице «Казань» — «В четыре. Гончаров».

* * *

Теперь пора было заняться человеком по прозвищу Дрозд,получателем Транспорта.

Здесь Рыбников проявил сугубую осторожность, ибо знал, чтоза эсэрами бдительно следит Охранка, да и своих предателей среди революционнойшушеры хватает. Оставалось надеяться, что Дрозд понимает это не хуже Рыбникова.

Василий Александрович позвонил с публичного телефона(удобнейшая новинка, появившаяся в столицах совсем недавно). Попросил барышнюдать номер 34–81.

Произнёс условленную фразу:

— Сто тысяч извинений. Нельзя ли попросить к аппаратупочтеннейшего Ивана Константиновича?

Женский голос после секундной паузы ответил:

— Его сейчас нет, но скоро будет.

Это означало, что Дрозд в Москве и готов к встрече.

— Соблаговолите передать Ивану Константиновичу, чтопрофессор Степанов приглашает его на своё 73-летие.

— Профессор Степанов? — озадаченно переспросилаженщина. — На 73-летие?

— Именно так-с.

Связной ни к чему понимать смысл, её дело — в точностипередать сказанное. В числе 73 первая цифра обозначала время, вторая —порядковый номер одного из заранее обговорённых мест встречи. Дрозд поймёт: всемь часов, в месте № 3.

* * *

Если бы кто-то подслушал разговор Рыбникова с красноярцем,то вряд ли что-нибудь понял.

— Опять бухгалтерские книги? — спросил Туннель,крепкий усатый мужчина с вечно прищуренным взглядом. — Повысить бы надо,дороговизна-то нынче какая.

— Нет, не книги. — Василий Александрович стоялпосреди дешёвого номера, прислушиваясь к шагам в коридоре. — Грузособенный. Оплата тоже. Полторы тысячи.

— Сколько?! — ахнул собеседник.

Рыбников протянул пачку кредиток.

— Вот. Ещё столько же получите в Хабаровске. Если выполнитевсё, как надо.

— Три тысячи?

Брови красноярца подёргались-подёргались, но вверх так и неполезли. Нелегко вытаращить глаза, привыкшие смотреть на мир через щёлку.